Словом, вышла пренеприятная история.
Шантель пыталась меня утешить. Сразу, как спустилась из капитанских покоев, позвала меня к себе. Эдвард вместе с Джонни был под присмотром миссис Блейки, но теперь я никогда не бывала спокойна в таких случаях. Мне казалось, что я должна неотступно находиться при нем, и, хоть миссис Блейки была в высшей степени добросовестна, все равно мне не нравилось упускать его из поля зрения. Но, с другой стороны, я опасалась выдать свои страхи и внушить их мальчику.
— Она не столько больна, сколько представляется, — заявила Шантель. — Эти атаки ужасно выглядят со стороны и мучительны для больной вследствие удушья. Но через день-другой она поправится.
— От души надеюсь на это.
— Бедняжка Анна! — рассмеялась она. — Разве не повод для смеха — ты в роли femme fatale[3]! Но и капитан тоже хорош: как выразилась бы Эдит, «врезался» в тебя.
— Шантель!
— Но это истина. Взять хотя бы его взгляд, когда разговаривает с тобой. И ты тоже, дорогуша. Оно и понятно: столько лет лепила кумира. Анна, ты неисправимый романтик! Но я тебе скажу кое-что еще. Дик Каллум тоже положил на тебя глаз.
— Просто он очень добр ко мне.
— Ясное дело, тебе милее доблестный капитан. Несвободен, но может освободиться в один прекрасный миг. Она может скончаться в любой день от приступа — к тому ж еще болезнь легких.
— Шантель, прошу тебя, не говори в таком тоне.
— Вот не думала, Анна, что ты из тех, кто отмахивается от правды.
— Это так… неприятно.
Тут ее лицо передернулось проказливой, почти злой гримасой.
— Что, жалеешь, что поехала? Предпочла бы пойти помощницей к какому-нибудь замшелому антиквару? Только вряд ли бы такой или такая сыскались. Это судьба. Все ее проделки: мое появление в Доме Королевы, переезд в Замок — сначала мой, а потом твой. Судьба — при незначительном участии сестры Ломан.
— Я не сказала, что жалею.
— Как говорится, «миг славы на свету дороже тусклой жизни всей» — или как там у Вордсворта?
— Вообще-то у Вальтера Скотта, хоть некоторые и оспаривают его авторство.
— Верю тебе на слово. Кто бы ни сочинил, главное — мысль. Я бы предпочла короткий час яркого праздника целой унылой жизни, составленной из дней, как две капли воды похожих один на другой, без риска, но и без удовольствий.
— Каждому свое, — ответила я.
— По крайней мере, дала тебе пишу для размышлений и отвлекла от мыслей о паршивке Рандл. Не переживай. Через пару дней супруга нашего капитана опять станет на ноги. При первой возможности стащу ее вниз и буду выхаживать, а бедный капитан немного от нее отдохнет. Представляю, что это для него за наказание. На море всегда так бывает: что сегодня трагедия, напрочь забывается завтра. Посмотри, как все думать забыли про инцидент с Эдвардом и Джонни. Никто даже не вспоминает.
В который раз она утешила и успокоила меня.
— Шантель, что бы ни случилось, я надеюсь, мы всегда будем вместе, — вырвалось у меня.
— Не беспокойся, я все устрою, — ответила она. — Судьба, конечно, может приложить руку, но при всем при том положись на меня, и все будет в порядке.
Шантель оказалась права. Через несколько дней Моник была не хуже, чем когда впервые взошла на борт. Она вернулась вниз в свою каюту по соседству с Шантелью, и разговоры о скорой смерти сами собой сошли на нет.
Иногда она выходила на палубу. Ее выводила Шантель и садилась рядом. Изредка к ним присоединялся Эдвард, которого мать то заласкивала, то не замечала — в зависимости от настроения. Такое к себе отношение он принимал философски.
Меня она словно не замечала, хотя иногда я ловила на себе пристальный взгляд красивых темных глаз: в них мне чудилось злорадство. Должно быть, замышляла уволить меня сразу по прибытии на остров. Я обмолвилась об этом Шантели, но та сказала, что об этом не может быть и речи. Нам самим было предоставлено решать, вернуться или остаться. Разве не так сказала леди Кредитон? Чего ради Моник избавляться от меня, если Эдварду хорошо? К тому ж она не такая злая. Сцены она закатывала из любви к искусству и должна быть благодарна тем, кто давал ей повод, — а я, ввиду слабости ко мне капитана, попадала в эту категорию.
Видно, так оно и было, потому что однажды она подозвала меня и, пригласив присесть рядом с ней на палубе, заговорила:
— Надеюсь, вы не принимаете капитана всерьез. Сами знаете, он любитель женщин. Любезничает со всеми подряд.