Ту т уже рассмеялся я. Хрен знает почему, ведь он не сказал ничего смешного. И все равно, я сидел и хихикал, словно какой-нибудь пьяненький дурачок.
Где-то открылась дверь, и перед нами вдруг возник поднос с виски, доставленный горничной в черном. Мы взяли по стакану. Горничная дождалась, пока Умре утопит свой скотч в содовой, а я слегка орошу свой. И удалилась, так ни разу и не улыбнувшись и даже не кивнув на прощанье. И не проронив ни звука.
Я приложился к стакану и захмелел еще до того, как сделал первый глоток.
– Вы торгуете оружием, – сказал я.
Не знаю, какой реакции я ожидал, но какой-нибудь ожидал – это точно. Он мог бы вздрогнуть, покраснеть, рассердиться, приказать пристрелить меня – поставьте галочку в любой из этих клеток, – но не произошло ничего. Он даже не сделал паузы. И продолжал так, словно много лет знал, что я собирался сказать:
– Совершенно верно, мистер Лэнг. За мои грехи.
Класс! Круче просто некуда. «Выпьем за мои грехи». Богатая фраза – такая же богатая, как и он сам.
Умре опустил глаза, явно скромничая:
– Да, я продаю и покупаю оружие. И должен сказать, на мой взгляд, успешно. Вы, разумеется, осуждаете меня, как и многие ваши сограждане, – в этом-то и заключается одно из наказаний за подобную профессию. Ноша, которую мне придется нести до конца моих дней. Если выдержу, конечно.
Он явно издевался надо мной, но почему-то слова его не звучали как издевка. Они звучали так, словно мое осуждение и впрямь сделает его несчастным.
– Я проанализировал свою жизнь и свое поведение с помощью многих и многих друзей – людей, кстати, весьма религиозных. И полагаю, что готов держать ответ перед Господом. На самом деле – заранее предвидя ваш вопрос – только перед ним я и буду держать ответ. Так что – если вы, конечно, не против, – может, мы все-таки продолжим нашу беседу?
И он снова улыбнулся. Такой теплой, очаровательной, извиняющейся улыбкой. Умре вел себя как человек, давно привыкший иметь дело с подобными мне: словно он был хорошо воспитанной кинозвездой, а я попросил у него автограф в самый неподходящий момент.
– Красивая мебель.
Мы совершали турне по комнате. Разминая ноги, наполняя свежим воздухом легкие, давая усвоиться плотному ужину, которым нас не угостили. Для полноты картины не хватало лишь пары борзых, мельтешащих у ног, да калитки, на которую можно было бы опереться. Но коль уж ее не было, я старался довольствоваться мебелью.
– Это – Буль.
Умре указывал на деревянный шкафчик под моим локтем. Я кивнул – как киваю всегда, когда мне называют какое-нибудь растение с затейливым имечком, – и учтиво склонился к замысловатой бронзовой инкрустации.
– Берут лист фанеры и лист бронзы, склеивают друг с другом, а затем вырезают по шаблону. А вон тот, – Умре указал на аналогичный шкафчик, – наоборот, contre Буль. Видите? Точный негатив. Зря ничего не пропало.
Понимающе кивая, я глядел то на один шкафчик, то на другой, пытаясь представить, сколько ж у меня должно быть мотоциклов, чтобы я наконец решил начать тратить бабки на подобный хлам.
Очевидно, Умре нагулялся достаточно, так как свернул обратно к дивану. Его походка ясно давала понять, что ларчик любезностей почти пуст.
– Два абсолютно противоположных варианта одного и того же предмета, мистер Лэнг. – Он потянулся за следующей сигаретой. – Если угодно, то можно сказать, что эти два шкафчика очень сильно напоминают нашу с вами маленькую проблему.
– Да, угодно. – Я ждал, но он явно не собирался развивать мысль дальше. – Разумеется, для начала мне хотелось бы знать, хотя бы в общих чертах, что вы имеете в виду.
Умре в упор взглянул на меня. Лоск был по-прежнему на месте, так же как и комнатная красота. Но вот общительность – та угасала на глазах, шипя на жаровне и никого больше не согревая.
– Я имею в виду «Аспирантуру», мистер Лэнг. Естественно.
Он выглядел удивленным.
– Естественно, – повторил я.
– Начнем с того, что я оказался в несколько затруднительном положении по отношению к определенной группе людей.
Теперь он стоял прямо передо мной, широко раскинув руки, словно приглашая в мир своей мечты, – таким жестом обожают пользоваться нынешние политики. Я же снова бездельничал на диване. Больше ничего, собственно, и не изменилось. Ну разве что где-то неподалеку кто-то жарил рыбные палочки. Запах не вполне вписывался в окружающую обстановку.
– Эти люди, – продолжал он, – по большей части мои друзья. Люди, с которыми я веду дела уже много-много лет. Люди, которые мне доверяют; которые знают, что могут на меня рассчитывать. Вы меня понимаете?