— За море, в некие южные земли, — ответил дядюшка. — Сказывают, туда токмо плыть больше месяца выходит. Гран Педро де Мендоса открыл сии края далекие полвека назад, срубил поселение первое, окрестные места описал. Однако же вскоре попытался вернуться и на обратном пути преставился. Иные же корабли, в тот край отправленные, токмо развалины нашли. Посему более они корону не беспокоили. Ныне же его величество гранда Гильермо Игулада-де-Кераль вдруг решил наместником послать. Места более дальнего и дикого, знамо дело, ныне не сыскать. Вестимо, специально подбирал прочим бунтарям в назидание.
— Да уж, постарался, — согласился Андрей.
— Дон Альфонс хорошая партия… — Дядюшка снова припал к разбавленному вину, утоляя жажду, оторвался: — Токмо неясно, у него и вправду интерес серьезный к княжне Арине имеется, али мысли у них токмо амурные и ничего более?
— Как Пребране сказать, даже не представляю, — вздохнула княгиня и обняла Андрея. — Она уж сколько мыслей о свадьбе с Карлом пересказала, не счесть. Жалость-то какая.
Молодые люди вернулись незадолго до заката. Гышпанцы остаться на ужин отказались, откланялись. Княжны же еще долго вздыхали, витая мыслями где-то в облаках. Пока они успокоились, пока переоделись, пока прислуга накрыла на стол — ужинала княжеская семья уже при свете факелов, придававших воде в бассейне зловещий красноватый оттенок и заставляющих тени выплясывать на стенах двора зловещий дикарский танец. О гранде де Кераль разговора случайно не зашло, специально о нем никто вспоминать не стал. Посему к себе в светелку Пребрана ушла, так и не узнав о резком изменении своей судьбы. Вслед ушли Арина с Ермолаем. Князь и княгиня еще задержались, неспешно допивая легкую сладкую сангрию. Однако разговор не задался. Не то у всех было настроение для праздной болтовни.
— Нет! Не-е-ет!!! Почему?! Ну почему? Не хочу! Не хочу!!! Все равно! Все равно! — Когда Пребрана влетела в княжескую опочивальню, она уже была вся в слезах. И, похоже, даже не заметила, что отец стоит полуголым: Андрей как раз переодевался после утреннего купания. — Батюшка, почему? Ну за что?!
— Так о тебе ведь заботимся… — Князь понял, о чем идет речь, без дополнительных пояснений. — Не желаем, чтобы ты в нищей семье, в прохудившейся хибаре с детьми голодала…
Зверев ответил — и сам же понял, что в своих эпитетах очень и очень сильно погорячился. При всей своей небогатости и при всей королевской опале семья грандов де Кераль явно не относилась к тем, кому не хватит золота на корку хлеба или пары сантимов на особняк в богатом городе. Шиковать шелками на холопах или самоцветами на упряжи они, может статься, и не способны — но уж прокормить не только себя, но и несколько десятков слуг им по силам. Либо — с помощью этих нескольких десятков обеспечить припасами себя.
— Он меня не из-за денег любит! — ударила кулаками его по груди Пребрана. — Люб он мне, ты слышишь, люб! Не пойду за другого! Я с ним убегу! Я в монастырь постригусь! Я царю в ноги кинусь!
Она опять бессильно заплакала, и Андрей смог обнять свою дочку, погладить ее по голове.
— Не пойду! Не пойду, — всхлипывала она уже вовсе непонятно о чем. И вдруг жестко заявила: — Я убегу!
— Не делай глупости, — посоветовал Зверев, который, прижимая к себе вздрагивающую девочку, на время забыл о принятом накануне решении. — Пока вместе, всегда что-нибудь придумать можно. Одна совсем беззащитной останешься. Счастья не найдешь, жизнь покалечишь.
— Ты выдашь меня замуж за Карла? — моментально вскинула голову дочь. — От слова не откажешься?
— Как у тебя все быстро! Подумать нужно. Вдруг выход какой и найдется.
— Отдашь за Карла? — Она всхлипнула, но уже не так влажно.
— Я пока еще думаю, — покачал головой Андрей.
— А дядюшка не против будет? — неуверенно спросила она.
— Ну, положим, отец тебе все-таки я, а не он, — возмутился Зверев. — И к тому же еще ничего не решено!
— Я люблю тебя, батюшка! — окончательно повеселела Пребрана и выскочила прочь.
Князь Сакульский, уже понимая, что наговорил лишнего, не спеша влез в легкую шелковую рубашку, холодящую кожу, опоясался саблей, напялил на голову модный в здешних краях широкий берет, прикрывающий от солнца не только голову, но и лицо. Мысленно пожалел, что до сих пор никто еще не изобрел длинного козырька, и вышел на солнце.
Дядюшка уже бегал недовольно под навесом, то и дело задевая пустой стол, Полина сидела на скамеечке и говорила ему что-то утешительное. Зверев подошел ближе — Юрий Семенович вскинул голову и, даже не поздоровавшись, спросил: