Леди Брэкли засмеялась.
— Это великолепно. А теперь, если ты уже выпила чай, наверняка захочешь пойти наверх и отдохнуть немного до обеда. Я всегда так делаю, а ты тем более только с дороги.
— Д-да… конечно, — согласилась Урса, вспомнив, что Пенелопа должна была приехать сюда прямо из Лондона.
Вдова позвонила маленьким золотым колокольчиком, находившимся рядом с ее креслом.
Дверь немедля отворилась, и вошел дворецкий.
— Проводи ее милость наверх, Джонсон, — велела она, — и попроси Марту прийти помочь мне подняться наверх — я тоже отдохну перед обедом.
— Марта здесь, миледи, — ответил Джонсон.
Пожилая служанка подошла к креслу вдовы.
— Мы обе приляжем, Марта.
Леди Брэкли повернула голову в сторону Урсы.
— Пенелопа, дорогая, ты помнишь Марту? Она со мной уже тридцать лет, и я не могла бы обойтись без нее.
В этот миг Урса испугалась: Марта может воскликнуть, что она не жена его милости.
Но Марта лишь слегка присела в реверансе.
— Много времени прошло с тех пор, миледи, — сказала она. — Я думала, вы забыли нас.
— Нет, конечно же, нет, — быстро произнесла Урса. — Просто его милость так занят, что у нас нет никакой возможности вырваться из Лондона или из Виндзора.
— Артур писал мне в своем последнем письме, что королева целиком полагается на него. — В голосе леди Брэкли звучала гордость.
Марта помогла ей подняться с кресла и повела к двери.
— Это правда, — поддержала ее Урса, — его всегда приглашают в Виндзорский замок.
— Мне только жаль, что он не может чаще приезжать ко мне, — печально вздохнула вдова, — но я не должна быть эгоистичной, ведь он же трудится для страны.
Поднимаясь за ними по лестнице, Урса отметила, что она уже успела сделать два рискованных прыжка и не упасть.
Сначала Джонсон не распознал в ней самозванку, а вот теперь и Марта.
Девушка обрадовалась, что они ничего не заподозрили, и почувствовала облегчение.
Она сейчас ясно осознала, насколько была испугана по прибытии сюда.
«Теперь все в порядке, — думала она, — и мне остается лишь доставлять радость этой милой пожилой леди, пока я здесь. Ей не должно прийти в голову, что Пенелопа ведет себя так недостойно».
Эта мысль была мучительна для нее, так как влекла за собой осуждение сестры, и ей хотелось избавиться от подобных раздумий.
Однако подсознательно она понимала, что никакие усилия не помогут справиться с потрясением, вызванным в ней супружеской неверностью сестры.
Глава третья
Мари старательно укладывала волосы Урсы и наносила макияж на ее лицо.
— Вы так трудитесь, — сказала Урса, — даже жаль, что никто не видит меня.
Она засмеялась.
Мари же серьезно ответила ей по-французски:
— Есть еще слуги, миледи, и они болтливы!
Девушка знала об этом и встревоженно спросила:
— И многие слуги здесь… знают мою сестру… в лицо?
Мари кивнула.
— Oui[4], миледи, и домоправительница сказала, как вы молодо выглядите, и даже более очаровательны, чем в прошлый раз!
Подозрительность экономки повергла девушку в трепет.
— Не беспокойтесь, миледи, — успокоила ее Мари, — все в порядке, да они и не очень умные.
Урса не могла сдержать улыбку, услышав саркастическое замечание Мари.
Парижане считают себя умнее, остроумнее и смышленее представителей иных стран и даже других частей Франции.
Урса была уверена, что Мари не преминет продемонстрировать свой ум перед другими служанками.
Закончив укладку волос, Мари перешла к гардеробу.
— Я думаю, это не самое лучшее платье, миледи, — сказала она, — но очень нарядное и модное, и вы не должны забывать, что вы — «la belle de Londres» [5].
Урса рассмеялась.
— Хотелось бы мне, чтоб это было так! В газетах я часто встречаю имя сестры, неизменно сопровождаемое словами «изумительный наряд».
— Об этом забочусь я, — гордо произнесла Мари.
Урса поблагодарила ее и стала медленно спускаться вниз.
За окнами еще торжествовал ясный день — вдова предпочитала обедать пораньше.
Юбки Урсы издавали шелковый шорох.
Солнце сверкало на ее бриллиантовых серьгах, и она подумала, что все это похоже на пьесу, в которой она играет роль.
По телу пробежала слабая дрожь.
«По крайней мере эта пьеса — не трагедия!» — утешала она себя.