— Мой отец любит Грецию и, когда я была маленькая, научил меня говорить на вашем языке.
Алексис Орестос был изумлен.
— Это великолепно! Как свободно вы говорите!
— Это такой замечательный язык, — продолжала Урса, — и я рада, что могу читать труды ваших великих авторов.
Весьма заинтересованный, Алексис Орестос сел рядом с Урсой на диван, и они погрузились в беседу на его родном языке.
Урса была рада, что маркиз не понимает, о чем она говорит.
Она не могла удержаться, чтобы не рассказать Алексису Орестосу о своем посещении Греции и о незабываемом впечатлении, которое произвела на нее эта прекрасная страна.
Пенелопа не могла бы рассказать ничего подобного.
Однако Урса подумала, что, если Алексис Орестос когда-нибудь и упомянет о том, что она была в его стране, маркиз все равно ничего не заподозрит.
Он просто подумает, что Пенелопа поступила разумно, говоря о том, что могла бы рассказать ее сестра Урса.
Потом маркиз повел Алексиса Орестоса в свой кабинет — видимо, чтобы обсудить деловые вопросы.
Оставшись наедине с Амелией, Урса стала беседовать с ней, что оказалось занятием не из легких, несмотря на то что они говорили на одном языке.
— Расскажите мне о себе, — попросила она. — Чем вы занимаетесь в Афинах? Посещаете ли балы?
— Я посещаю некоторые вечера, — ответила Амелия, — но они почти всегда даются папиными друзьями, и те, кого я встречаю там, чаще всего — его ровесники.
Урса засмеялась.
— Вам, должно быть, скучно с ними! Но в Афинах, конечно, есть и молодые люди, и у вас, наверное, много друзей среди них?
— Нет, не много, — призналась Амелия. — Папа хочет, чтобы я вышла замуж за человека с положением, но в моей стране мужчины с положением обычно очень старые.
Урса начала понимать, в чем дело.
Вот почему Алексис Орестос решил заполучить в зятья маркиза.
Она не стала посвящать в свои рассуждения Амелию и предложила;
— Вы, наверное, хотите отдохнуть немного перед ужином.
— Это было бы хорошо, — кивнула Амелия. — У меня разболелась голова от поезда и от папиных разговоров.
— О чем? — спросила Урса.
Немного поколебавшись, Амелия ответила:
— Он наставлял меня, что я должна сказать и о чем не должна говорить, когда встречусь с маркизом. Но теперь, раз он женится на вас, папе придется подыскивать для меня другого подходящего мужа.
Урса удивленно взглянула на девушку.
— Но разве вы не должны выходить замуж по своему желанию?
— Я должна выйти за того, кого выберет папа, — твердо заявила Амелия.
Урса поняла, что для Амелии это было неоспоримо.
— Пойдемте наверх, — торопливо сказала она, чувствуя бесполезность дальнейшего разговора.
Она проводила Амелию, а затем прошла в свою спальню.
Это была чудесная комната с выходом в отдельный boudoir [11].
Столь комфортную спальню она даже не могла себе представить.
Мари распаковала ее одежды, но самой ее нигде не было видно.
Урса вышла в коридор, желая найти комнату вдовы.
Навстречу ей торопливо шла горничная, и Урса спросила ее:
— Не могли бы вы сказать, где спальня леди Брэкли?
Горничная сделала реверанс.
— Да, мисс. Ее милость в комнате напротив, но, когда я заглянула туда недавно, она крепко спала, и я решила не будить ее.
— Вы хорошо сделали.
Урса поняла, почему вдова не спустилась к ним, и вернулась в свою спальню.
В boudoir она обнаружила книги, показавшиеся ей интересными.
Одна из них, история этой усадьбы с иллюстрациями, оказалась настолько увлекательной, что Урса опустилась на софу.
Она читала уже около получаса, когда вошел маркиз.
— Я так и знал, что найду вас здесь! — сказал он, закрывая за собой дверь.
Урса улыбнулась, и он сел на софу радом с ней.
— Все вышло превосходно! — сообщил он.
— Ваш греческий друг не выразил разочарования?
Маркиз помотал головой.
— Он слишком дипломатичен для этого! Он просто поздравил меня с женитьбой на такой прекрасной девушке. А потом мы говорили о делах.
— Его дочь рассказала мне, что отец хочет выдать ее за человека с положением и что у нее нет права выбора в этом вопросе!
— Бедная девушка! — вырвалось у маркиза.
— Она сказала также, — продолжала Урса, — что в поезде отец все время наставлял ее, как вести себя и о чем говорить с вами. Я думаю, она чувствует большое облегчение от того, что ей больше не нужно ничего говорить.