Мои миниатюры пользовались громким успехом. Мадам Дюпон заказала для них рамки, украшенные бриллиантами и рубинами. Она не могла копировать барона слишком откровенно, выбрав для миниатюр сапфиры, но стремление было совершенно очевидно.
Так или иначе, все говорило о том, что моя карьера действительно идет в гору.
Как бы я этому радовалась, если бы не ужасная роль, которую в моей жизни сыграл барон… Если бы я никогда с ним не встречалась! Но с другой стороны, нынешним своим успехом я ведь была обязана именно ему.
Мы с Николь виделись довольно часто. Она нравилась мне все больше и больше. Откровенно рассказывая о себе, Николь всякий раз давала понять, что она очень одинока и что искренне стремится к дружбе со мной. Возможно, она была серьезно уязвлена тем, как бесцеремонно ее отшвырнул барон, хотя всегда заявляла, что он ни в чем не виноват, а она с самого начала отлично представляла себе свое положение. Быть может, Николь полагала, что барон может стать связующим звеном между нами. Так или иначе, но мы стремительно сближались, и чем больше я размышляла над ее предложением, тем больше осознавала, что это мой единственный выход.
Я перебралась в дом Виллефраншей. Мадам Виллефранш оказалась хорошенькой жизнерадостной женщиной, неизменно веселой и довольной своей судьбой. Она всячески стремилась облегчить мою задачу, и мне удалось написать с нее очень удачный портрет.
Немного успокоившись, я уже не просыпалась в холодном поту, окутанная паутиной страха. Николь убедила меня в том, что вполне возможно преодолеть все ожидающие меня испытания. Более того, я начинала испытывать положительные чувства по отношению к ребенку и уже никак не была уверена в том, что хотела бы от него избавиться. Нет, конечно нет…
Николь была права. Я буду любить это дитя, когда оно появится на свет. От одной мысли о нем я испытывала неизъяснимое удовлетворение.
Закончив работу над портретом мадам Виллефранш, я решила поехать домой и повидаться с отцом. Проведу дома неделю, а затем вернусь к работе. За это время мне предстояло окончательно определиться с тем, что делать дальше.
Николь сказала, что это мудрое решение.
В Англию я приехала уже в октябре. Любуясь пролетающими за окном поезда знакомыми пейзажами, обратила внимание на то, что хмель уже убран. Его, видимо, сложили в сушилки, разбросанные по всему Кенту, и начали собирать осенние фрукты. К деревьям были приставлены лестницы, на которых стояли сборщики и складывали в корзины розовые яблоки и желтовато-коричневые груши.
Родные места! Я буду скучать по ним. Но это ведь не так уж далеко. Иногда буду приезжать… Николь что-нибудь придумает…
Очень многое зависело от того, что должно было произойти в течение последующей недели. Если смогу заставить себя рассказать обо всем отцу, то у него тоже может родиться какой-нибудь план. Быть может, мы могли бы уехать вдвоем. Нет, это не годится. Кроме того, как мы будем жить? Я знала, что он отложил достаточно, чтобы позволить себе скромное, но безбедное существование, но это не предусматривало переезда, к тому же в другую страну. Да и как он сможет жить вдали от Коллисон-Хаус. А как я смогу жить в Коллисон-Хаус с ребенком? Даже друзья, в доброте которых я не сомневалась, никогда не забыли бы о том, что мой ребенок — незаконнорожденный.
Меня ожидал радушный прием. Это было очень приятно. Атмосфера в доме была гораздо более дружелюбной, чем во времена правления Иви. Быть может, сам дом выглядел несколько неухоженным, зато… мне на ум приходило только одно слово… уютным. И все это исходило от Клэр.
Она вышла встречать меня вместе с отцом, и каждый из них крепко обнял меня.
— Я так рад тебя видеть, — произнес отец, и Клэр отозвалась эхом:
— Я так рада, так рада. Твоя комната готова. Я позаботилась о том, чтобы постель просушили и проветрили.
— Клэр все время что-нибудь просушивает и проветривает, — с улыбкой добавил отец. — Честно говоря, она чересчур с нами нянчится.
Клэр попыталась принять суровый вид, но ей это не удалось.
— Проветривание абсолютно необходимо, — пояснила она.
Я была благодарна ей еще больше, чем раньше. То, что такой человек, как она, присматривает за домом и отцом, значительно облегчало мое положение.
Отец хотел знать все, что происходило со мной во Франции. Я рассказала ему об уже написанных портретах и о новых заказах, которые еще только предстояло выполнить.