В Сорелле было какое-то почти взрослое достоинство, даже когда она была еще совсем малышкой. Иногда гостиничные портье покрикивали на нее, но Сорелла никогда не обижалась и не плакала, и в конце концов они становились ее друзьями, потому что — они сами это говорили — Сорелла была не такой, как другие дети. Это был комплимент, который Сорелла была не способна оценить, так как у нее не было случая сравнить себя с другими детьми своего возраста.
А вот женщин она видела во множестве. По большей части это были женщины среднего возраста, глаза которых загорались при взгляде на ее отца, женщин, которые тут же становились веселее, игривее и странным образом начинали казаться моложе, чем были еще вчера, до встречи с Дарси Форестом.
У Сореллы сформировались иные собственные принципы, по которым она жила. Точно так же ее мир, населенный воображаемыми фантазиями, казался ей подчас реальнее того, в котором она жила в действительности.
Единственным ее приобретением за годы скитаний с отцом была ее собственная философия. Девочка принимала вещи такими, какие они есть, извлекала если не пользу, то смысл из любой ситуации, независимо от того, какой ужасной или неприятной эта ситуация поначалу ни казалась. Она научилась не тревожиться о будущем, не строить планы и ничего не добиваться хитростью для самой себя и быть благодарной за самый крохотный кусочек радости, выпадавший иногда на ее долю.
Сорелла редко осуждала людей. Она лишь подмечала все, что они делают, и почти всегда понимала их мотивы или тайные побуждения. А иногда с ужасающей точностью угадывала чужие мысли.
Сейчас Рэндал говорил по телефону, и, прислушиваясь к его разговору, Сорелла знала, что чувствовала Джейн на другом конце провода.
— Я не смогу пообедать с тобой сегодня, дорогая, — говорил Рэндал. — Люсиль становится совершенно невыносимой. Если я не уделю ей внимания, она вернется в Америку, и где тогда окажутся моя постановка и деньги твоего отца?! Да, да, знаю, я огорчил тебя. Я так ждал нашей встречи, ты права, у нас совершенно не было времени побыть вдвоем с тех пор, как я вернулся из Франции…
Джейн, очевидно, спросила его о чем-то, и несколько секунд Рэндал шарил глазами по комнате, словно в поисках ответа.
— Нет, не сейчас, дорогая, — произнес он наконец. — Мне хотелось бы, но надо немедленно идти… Да, я постараюсь позвонить вечером, а если не смогу, то позвоню завтра утром… Ты — самая лучшая женщина на свете! Благодарю тебя за понимание… Спокойной ночи, и благослови тебя Господь.
Рэндал с едва слышным вздохом положил трубку на рычаг и скорчил Сорелле забавную рожицу.
— И вовсе мне не надо никуда идти, — объявил он. — Я собираюсь поболтать с тобой и расслабиться. Я случайно не говорил тебе, что женщины — исчадия ада? Так вот, это я еще деликатно выразился. — Говоря все это, он снова набирал номер. — Добрый день, соедините меня, пожалуйста, с номером Люсиль Лунд.
Последовала пауза, в течение которой Рэндал прислушался к раздраженному голосу на другом конце провода.
— Это ты, Люсиль? Моя дорогая, мне очень жаль, что ты расстроилась. О, я хорошо знаю, как одно накладывается на другое… Да, послушай… Да, да, я знаю. Я отменил все дела до завтра, а сегодня вечером я собираюсь сводить тебя куда-нибудь поужинать. Только ты и я, и мы обо всем поговорим. Ты скажешь мне, чего ты хочешь, и, если это в моих силах, я дам тебе это. Да, обещаю. Ты ведь не сомневаешься во мне? Что ж, тогда в восемь часов… Не опаздывай, я сгораю от нетерпения тебя увидеть. И давай поговорим о нас с тобой, а не об этой чертовой пьесе… Ну конечно. С чего ты взяла, что я не хочу? Ты хочешь, чтобы я это произнес? Ну хорошо. Обожаемая моя! Довольна? Я повторю это снова, когда мы встретимся сегодня вечером. О’ревуар!
Рэндал повесил трубку и постоял несколько секунд, молча глядя на Сореллу. Девочка понимала, что он забыл о ее присутствии и затерялся в собственных мыслях, которые сейчас метались в беспорядке в его голове.
Сорелла сидела тихо. Через несколько минут, показавшихся ей довольно долгими, Рэндал вернулся в свое кресло у камина. Присев, он положил ноги на специальную скамеечку и посмотрел прямо на девочку.
— Я в замешательстве, Сорелла, — произнес он.
— Я знаю, — кивнула она.
— Это одна из фраз, которые так легко написать. Моя вторая пьеса, «Дуэт для трех сердец», была как раз об этом. Я тогда находился в такой ситуации. Две женщины — и я люблю их обеих. Понимаешь?