Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
105 
— Ну разумеется.
— Может, все дело в том, что я был другом Жанно.
— И Жанно убил молодого Тетара?
— Да, — ответил Мортамбо и принялся тереть глаза.
— А ты помог ему?
— Нет, Богом клянусь, нет!
— И тебе не совестно доносить на кузена, который только что умер?
— Эллекен требует от людей покаяния.
— Ах вот оно что. Ты хочешь, чтобы Владыка пощадил тебя. Но тогда в твоих интересах рассказать правду о том, что случилось с твоей матерью.
— Нет, нет. Я ее пальцем не тронул. Это же была моя мать.
— Ее ты не тронул. Только обернул веревку вокруг ножки табуретки, на которую она должна была встать. Никчемный ты тип, Мортамбо. Вставай, мы отвезем тебя домой. У тебя будет время поразмыслить, так уладь отношения с Эллекеном, напиши чистосердечное признание.
Адамберг заехал в гостиницу и обнаружил, что Эльбо устроился на его кровати, в углублении матраса, а Вейренк, проснувшийся, успевший принять душ и совершенно преобразившийся, сидит за столом и уплетает разогретую лапшу прямо из кастрюли.
— Будем дежурить вдвоем с трех до девяти утра. Тебя устраивает?
— Даже очень, я вроде бы опять пришел в норму. Невозможно описать, каково это — видеть, что прямо на тебя несется поезд. Я чуть не сдрейфил, чуть не оставил Данглара на рельсах — думал, не успею вскочить на платформу.
— Тебя наградят, — на секунду улыбнувшись, сказал Адамберг. — Почетной медалью полиции. Она целиком из серебра.
— Вряд ли. Вот если бы я настучал на Данглара, тогда бы наградили. Наверно, старик не переживет того, что с ним случилось. Гордый альбатрос, великий ум рухнул с недосягаемой высоты.
— Он уже копошится на земле, Луи. Не знает, как подняться после такого краха.
— Так ему и надо.
— Да.
— Хочешь лапши? Я один не справлюсь, — сказал Вейренк, протягивая кастрюлю Адамбергу.
Адамберг жадно поглощал чуть теплую лапшу, когда затренькал его мобильник. Он открыл его одной рукой: сообщение от Ретанкур. Наконец-то.
«Мажордом сказал, Кр.-1 подстригся в пятницу в 3 часа утра, в шоке, в знак траура. А уволенная горн. сказала, он еще в четверг вечером приехал домой подстриженный. Но горн. ненадежный свидетель, слишком жаждет мести. Ухожу от них. Займусь машиной».
Адамберг с бьющимся сердцем показал сообщение Вейренку.
— Не понял, — сказал Вейренк.
— Я тебе объясню.
— Я тоже тебе кое-что объясню, — сказал Вейренк и опустил свои длинные ресницы. — Они снова в пути.
Он взял лист бумаги со списком покупок и нарисовал на нем контур африканского континента.
— «Когда узнал?» — написал Адамберг поверх слов «сыр, хлеб, зажигалка, корм для голубя».
— «Час назад получил SMS», — написал в ответ Вейренк.
— «От кого?»
— «От друга, чей № есть у твоего сына».
— «Что случилось?»
— «Нарвались на легавого в Гранаде».
— «Где сейчас?»
— «В Касаресе, это в пятнадцати километрах от Эстапоны».
— «То есть?»
— «У переправы в Африку».
— Пошли, — сказал Адамберг, вставая. — У меня пропал аппетит.
XXXIX
— Все тихо, — сказал Жюстен, когда Вейренк и Адамберг без пяти три утра пришли на дежурство.
Адамберг обогнул дом и подошел к Эсталеру, который с сосредоточенным видом шагал взад-вперед, поглядывая то на дом, то на бескрайние поля.
— Все в порядке, — доложил Эсталер. — Странно только, что он все еще не спит, — добавил бригадир, указывая на свет, пробивающийся сквозь ставни.
— У него такие мысли, что с ними не очень-то и заснешь.
— Точно.
— Что это ты ешь?
— Кусочек сахара. Чтобы восполнить запас энергии. Хотите?
— Нет, Эсталер, спасибо. В последнее время от одного вида сахара меня начинает трясти.
— У вас аллергия? — забеспокоился Эсталер, широко открыв свои огромные зеленые глаза.
Адамберг тоже провел бессонную ночь, несмотря на все его попытки хоть немного поспать перед дежурством. Кромс и Мо в опасности, они могут переправиться в Африку и затеряться там навсегда — и почему его сыну пришлось разделить судьбу Мо? К тому же ордебекский убийца раз за разом ускользал от комиссара, как будто и вправду был смердящим призраком: похоже, местные жители правы, никто не в силах остановить длинноволосого Владыку Эллекена. И наконец, семейство Клермонов было по-прежнему неуловимым, оставалось надеяться только на историю со стрижкой. Хотя эта версия могла рассыпаться при первой же проверке. Не исключено, впрочем, что мстительная горничная была права и Кристиан вернулся домой уже подстриженный. Уехал в восемь вечера с роскошной шевелюрой, вернулся в два ночи с короткой стрижкой. Совсем короткой: так же или почти так же коротко стригся Мо, чтобы убрать пряди, опаленные огнем, чтобы не вызвать подозрений у полицейских. Однако старого Клермона увозил с приема не Кристиан, а другой его сын, Кристоф. К тому же костюмы обоих братьев были в полном порядке и их не отдавали в чистку.
105 
