Последние отзывы

  59  

Когда мысли ее немного прояснились, она окинула мысленным взором всю свою жизнь, свое прошлое, о котором пыталась было поведать Моне, но та счастливо ускользнула, и поняла (довольно смутно, ибо в самоанализе Чар была не сильна), почему ее так влечет к этой девушке. По крайней мере, отчасти дело в том, что Мона была полной ее противоположностью — тем, чем Чар всегда желала, но не могла стать.

Чар, при рождении нареченная совершенно неподходящим ей именем Чармэйн^[10], родилась в Индии, в семье колониального служащего.

Отец ее занимал какой-то невысокий пост в Канпуре. Когда Чар было всего несколько лет от роду, он отослал ее в Англию, в семью своего брата. Семья была многолюдная, шумная, беспорядочная и вечно на грани разорения. Племянница, невзрачная, неловкая и нелюбимая, означала для них только лишние хлопоты и расходы.

Детство Чар было несчастным — отчасти потому, что ее постоянно дразнили из-за внешности. Она и в самом деле была на редкость некрасива, без единой симпатичной черточки, к тому же неуклюжа и слаба здоровьем. Среди кузин, милых и пышущих здоровьем девочек, она выглядела гадким утенком и, чем старше становилась, тем мучительнее сознавала собственное несовершенство.

В семнадцать лет ее отправили обратно в Индию, к родителям. Мать ее к тому времени превратилась в настоящую мегеру, недовольную всем на свете: она ненавидела страну, в которой жила, но еще сильнее страшилась выхода мужа на пенсию и возвращения в Англию.

В Индию Чар стремилась с нетерпением, надеясь забыть там английские невзгоды. Но скоро обнаружила, что и в Индии все идет по-старому. Свои невзгоды она возила с собой, ибо ни в малейшей мере не обладала тем свойством, что в более поздние времена получило название «сексапильность».

Говорят, в колониях любая уродина без труда найдет себе мужа. Может, и так, но на бедную Чар даже в Индии никто не смотрел.

На танцах она вечно сидела в углу, на балы, приемы и пикники, которыми заполняют свой досуг индийские англичане, ее не приглашали. Постепенно Чар ожесточилась и возненавидела человечество.

Некоторое утешение находила она в том, чтобы со злобным удовлетворением подмечать дурные стороны людей, повторять и даже выдумывать о них разные гадости.

В результате люди начали еще больше ее избегать, а она озлобилась еще сильнее.

В двадцать четыре года она все-таки вышла замуж за знакомого своего отца, старика почти в три раза ее старше, хозяина чайной плантации на Цейлоне.

Жил он в своем поместье, где на двадцать пять миль вокруг не было ни одного белого человека. Пил беспробудно, был груб, а в пьяном виде и жесток. Но все-таки это был какой-никакой, а мужчина.

Его предложение Чар приняла с благодарностью. В последующие годы она часто спрашивала себя, не лучше ли было отказаться. И все же, признавалась она себе, даже зная заранее, как беспросветна будет ее семейная жизнь, зная, что муж будет ее колотить и издеваться над ней, едва ли нашла бы в себе смелость ответить «нет».

Слишком много значило для нее положение замужней женщины, слишком важно было доказать миру и себе, что ее возжелал хотя бы один мужчина, пусть и такой, как ее муж.

Хоть он и ясно дал понять, что ему нужно — бесплатная экономка. И не скрывал, что считает жену уродиной, а развлекаться предпочитает с туземками.

Наконец он умер, и Чар осталась одна, ожесточенная годами издевательств и битья, с несколькими сотнями фунтов в кармане и без единого друга во всем белом свете. Ни в Англию, ни в Канпур возвращаться она не хотела, а весь остальной мир был для нее открыт.

Что ж, решила она, надо как-то учиться жить и наслаждаться жизнью. Раз мужчины не замечают, что она женщина, придется возбуждать в них интерес иными способами.

Бары и дешевые гостиницы английского Востока — вот питательная среда для того отребья человечества, в которое влилась Чар. Порой по счастливой случайности ей удавалось проникнуть в ряды отребья уровнем повыше, но везде она использовала одни и те же методы, жила одними и теми же принципами.

Интерес в жизни у нее был один — деньги. Не только потому, что на них можно жить, но и потому, что они стали для нее воплощением власти.

С каждым пенни, которое ей удавалось из кого-нибудь вытянуть, приходило злобное удовлетворение, словно этим она мстила человечеству, которое так дурно с ней обошлось.

Она прекрасно знала, что на нее показывают пальцами, что старшие предостерегают молодых людей и девиц от знакомства с нею, что несколько раз власти в тех или иных городах обсуждали, не выдворить ли ее из британских владений.

  59