Но и на стезе порока Чар осталась неудачницей. Хитрость странно сочеталась в ней с простодушием: то она хладнокровно разыгрывала сложнейшие комбинации, то вдруг прокалывалась, и как-нибудь очень глупо.
В конце концов, она все-таки оставалась человеком, несчастной женщиной, так и не забывшей свою горькую юность, и стоило затронуть ее слабое место, как она ослабляла хватку и выпускала жертву из своих когтей. Многие так ускользнули от нее, благодаря за это судьбу, но не понимая, как и почему им повезло.
В глубине души Чар мечтала о мире и комфорте, который принесет ей богатство.
Алчно гоняясь за деньгами, она, сама того не понимая, искала любви, которой не знала даже в детстве.
Жалкое существо! Но, чтобы ощутить к ней сострадание, необходимо было проникнуть взором сквозь толстую броню эгоизма, злобы и порока.
О том, что Мона вернулась в Англию, Чар узнала по чистой случайности. Выпивая в маленьком баре в лондонском Вест-Энде, она услышала, как какой-то мужчина рядом говорил своему спутнику:
— Не знаешь, где сейчас Хьюз?
— Я его не видел с тех пор, как он тренировал жеребцов для Неда Карсдейла, — ответил другой. — Отличный парень, но ни одного забега выиграть для бедняги Неда ему не удалось.
Первый рассмеялся:
— Да Нед никогда бы и нигде не выиграл! Он вообще не получал денег — только тратил. Мне говорили, жена после него осталась без гроша и с кучей долгов.
— Ну, с таким личиком, как у нее, бедность не проблема.
— Да, выглядит она классно! — согласился тот. — Кстати, я ее видел месяц назад. Сходила с самолета в Кройдоне. Меня не узнала, так что я не стал с ней заговаривать. Должно быть, прилетела из Лиссабона.
— Я бы с удовольствием с ней повидался, — ответил другой. — Что-что, а посмотреть на Мону Карсдейл всегда приятно! Старина Нед от нее был просто без ума — вечно «Мона то», «Мона се». И я прекрасно его понимаю.
— Все Вейлы хороши собой, — подтвердил первый. — Я в школе учился с одним Вейлом — такой был красавчик, девчонки по нему просто с ума сходили. Его убили под Пашендалем.
Вначале Чар слушала рассеянно, но теперь навострила уши и скоро под каким-то предлогом вступила в беседу.
Уходя из бара, она уже знала все, что хотела знать, и, вернувшись к себе, тут же написала Моне.
Дело не только в том, что Чар очень хотелось с ней повидаться, она, как всегда, страшно нуждалась в везении. Но, кроме того, она сразу сообразила, чем Мона сейчас может быть ей полезна.
Как удачно, думала Чар, что именно сейчас она мне подвернулась!
Дело в том, что Чар, как обычно, затеяла интригу. Дело это было для нее самое обыкновенное — за последние двадцать лет дни, когда она ничего не замышляла и не интриговала, можно было по пальцам посчитать.
Она только и делала, что плела вокруг людей свои сети, каждому находя место в головоломке, которой предстояло сложиться к ее выгоде.
С самого своего возвращения в Англию она плотно приклеилась к человеку по имени Джарвис Леккер.
Чар познакомилась с ним на пароходе, на котором возвращалась из-за границы в начале войны. Она сразу поняла, что с этим человеком они в чем-то похожи — он так же расчетлив — и если она сможет оказать ему какую-нибудь услугу, то получит щедрое вознаграждение.
Джарвис Леккер был из тех людей, что, как говорится, «сами себя сделали»: сообразительный, с деловой хваткой, с поразительной способностью оказываться в нужное время в нужном месте. Дед его был евреем из Германии; отец выучился на инженера и недурно зарабатывал, а сам он начал с работы в магазине велосипедных запчастей в Ковентри.
В тридцать пять лет Джарвис Леккер владел собственным автомобильным заводом и разрабатывал новый тип моторов. Пятнадцать лет спустя выяснилось, что двигатель, созданный под его руководством, незаменим в воздухе, и перед самой войной Джарвис Леккер переключился с автомобилей на самолеты.
Он уже достиг солидного возраста, купался в деньгах, однако положения в обществе пока не приобрел. А ему, как и многим другим людям того же типа, очень этого хотелось.
Первую половину жизни он гнался за деньгами и получил их в избытке, однако, к его удивлению, выяснилось, что есть на свете немало вещей, которых за деньги не купишь.
Ему хотелось завоевать вес не только в кругах промышленников и финансистов, но и в том кругу общества, что так ценится и имеет такое значение в Англии, — в так называемом «высшем свете».