«Я обманщица, — устало думала Мона, — и теперь мой обман раскрыт».
Сзади послышался шум мотора, и Мона посторонилась, чтобы пропустить автомобиль. Но, подъехав к ней, машина затормозила. Отворилась ближайшая дверь.
— Садись, — послышался голос.
Прежде чем он заговорил, она знала, кто это.
— Со мной все нормально, — ответила она. — Я лучше пройдусь.
— Садись.
Ослушаться Майкла, когда он говорил таким тоном, было невозможно, и Мона подчинилась. Она села в машину; перегнувшись через нее, он закрыл дверь и укутал ей ноги теплым мехом.
Она приняла его заботу молча, но с благодарностью — только сейчас она вдруг осознала, что ноги у нее совсем заледенели. Ветер растрепал прическу, превратив ее в беспорядочную массу кудрей. Мона открыла сумочку и достала зеркальце.
— Вид у меня, должно быть, просто жуткий, — проговорила она, стараясь, чтобы голос звучал непринужденно и легко.
Майкл промолчал. Машина не трогалась с места. Мгновение спустя он наклонился и выключил зажигание. Мона удивленно смотрела на него.
— Почему мы стоим? — спросила она. — Разве ты не отвезешь меня домой?
— А ты хочешь домой?
— Разумеется. Потому и ушла.
— Только поэтому?
— Я устала, у меня разболелась голова, мне стало нехорошо. На вечеринке в таком состоянии делать нечего.
Голова у нее и вправду раскалывалась, хоть боль эта была, быть может, скорее душевной, чем физической. Она чувствовала, что вымотана и измучена до предела.
— Мне очень жаль, — проговорил Майкл после некоторого молчания, медленно, словно тщательно взвешивая слова.
— Ничего страшного, — ответила Мона, — просто мне хотелось поскорее попасть домой. А о других я не подумала — я ведь эгоистка.
— Хорошо, отвезу тебя домой, если ты этого хочешь.
Майкл завел машину. Сквозь ветровое стекло Мона смотрела на озеро и дом на берегу, словно плывущий в чаше расплавленного серебра.
От этой красоты у нее захватило дух — и вдруг подумалось, что высокие стены и крыши этого дома выносят безжалостный приговор человеческим слабостям.
Всю дорогу они молчали. Мона скоро закрыла глаза и открыла их, лишь когда автомобиль остановился у дверей Аббатства.
— Уже приехали? — спросила она, хотя ответ был очевиден.
Майкл повернулся к ней.
— С тобой все в порядке? — спросил он.
— Не беспокойся, до утра доживу, — ответила Мона, стараясь говорить шутливо.
Какое-то напряжение возникло между ними — напряжение от несказанных слов, невысказанных обвинений и требований. И Мона вдруг сдалась.
— Прости меня, Майкл, — проговорила она тихо и покаянно. — Прости, что оторвала тебя от гостей.
Протянув руку, Майкл, к ее удивлению, обнял ее за плечи.
— Гости и без меня найдут, чем себя развлечь. А я беспокоился о тебе.
— Не надо обо мне беспокоиться, — горько проговорила Мона. — Я этого не стою.
Майкл крепче сжал ее плечи.
— Ты устала, — произнес он сочувственно.
На миг Мона позволила себе опустить голову ему на плечо.
— Да, Майкл, я страшно устала. Устала и телом, и душой. И эту усталость отдыхом не излечишь.
— Непохоже на тебя.
— Разве? — спросила она. — А может быть, непохоже на то, какой я обычно кажусь людям? Мне кажется, уже много лет я играю роль — все время, даже наедине с собой; а теперь смертельно устала, не могу больше, но боюсь того, какой окажусь без маски.
Он промолчал; и несколько минут они сидели молча. Мона опустила голову ему на плечо, сильная рука его обнимала ее за плечи. Сейчас ей было почти хорошо.
«Хотела бы я остаться вот так, — думала она. — Погрузиться в вечный сон без сновидений и не думать больше о своих бедах и заботах. Должно быть, дело в том, что впервые в жизни я осталась одна. Раньше Лайонел всегда был рядом, я знала, что, если случится беда, я могу положиться на него, а теперь никого нет…»
Она почувствовала, что сейчас заплачет, и заставила себя открыть глаза.
— Ладно, — торопливо проговорила она, — не дело держать тебя тут всю ночь. Спокойной ночи, Майкл, и спасибо тебе. Извини, что испортила тебе праздник.
— Ты ничего не испортила, — ответил он, но хлопанье дверцы заглушило его слова.
— Не выходи, не надо! — крикнула Мона и вышла из машины сама, не дожидаясь, когда он со своей больной ногой обойдет автомобиль и откроет ей дверь.
Он увидел, как за ней захлопнулась дверь Аббатства, и повернул машину к дому.