Возможно, любительницам лёгкого, одноразового чтива и не понравится, потому... 
127 
– Я редко бываю в театре, – сказал я.
– Значит, вы мещанин. Но уж в кино-то, я уверен, ходите?
– Да, – признался я. – Довольно часто.
– У вас есть друг?
Я кивнул, не уточняя, что речь о заведующем отделением инфекционных болезней и одновременно его лечащем враче, которого он не раз видел. С самого начала Бастиан строго-настрого наказал не посвящать пациентов в наши отношения.
– Изменяете ему?
– Нет, никогда.
– Да ладно.
– Правда.
– Какой же педик не гульнет налево? Нынче восьмидесятые.
– Я уже сказал, я не педик.
– Вот заладил-то, – отмахнулся больной. – Мой вам совет: оставайтесь таким правильным и надейтесь, что дружок вам под стать. Тогда, может, пронесет. Однако немыслимо, чтоб в Нью-Йорке нашли друг друга два голубых однолюба. Он-то, скорее всего, ходок.
– Он не такой, – возразил я.
– Все такие. Только одни лучше это скрывают.
Больной закашлялся, и я, отпрянув, машинально натянул на лицо маску, болтавшуюся на шее. Отдышавшись, он одарил меня презрительным взглядом:
– Засранец.
– Простите. – Покраснев, я сдернул маску.
– Ерунда. На вашем месте и я бы себя так вел. Я бы вообще сюда не явился. Кстати, а почему вы здесь? Зачем вам это? Вы меня не знаете, на кой вам ко мне приходить?
– Я хочу чем-нибудь помочь.
– Или посмотреть на умирающего. Вас это заводит, что ли?
– Нет, нисколько.
– Когда-нибудь видели, как человек умирает?
Я задумался. Да, я видел несколько смертей: исповедника на Пирс-стрит, моей первой невесты Мэри-Маргарет Маффет и отца Игнаца. После той кошмарной ночи мы решили покинуть Голландию навсегда. Но я не видел, как умирают от СПИДа. Пока что.
– Нет, – сказал я.
– Тогда не пропустите зрелище, приятель, мне осталось недолго. Как и всем другим. По-моему, наступает конец света. И благодарить за это надо таких, как вы.
Три типа лжи
Мы сидели в ресторане на 23-й улице, неподалеку от дома-утюга. В окно просматривался Мэдисон-сквер, где недавно старуха плюнула мне в лицо, увидев, как под влиянием минуты Бастиан обнял меня за плечи и чмокнул в щеку.
– Чтоб вы сдохли, спидоносы сраные! – орала эта баба, еще заставшая, вероятно, Великую депрессию. В голосе ее было столько злобы, что прохожие останавливались и смотрели на нас.
Я бы держался подальше от этих мест, но Алекс, приятель и коллега Бастиана, не ведавший о том случае, заказал столик именно здесь.
Я постарался изгнать неприятное воспоминание, тем более что Кортни, жена Алекса, была жутко расстроена – нынче ее обошли с продвижением по службе. Они с Алексом были уверены, что должность достанется ей, и теперь ужин, замышлявшийся как торжество, превратился в этакие поминки.
– Наверное, я уволюсь. – Кортни понуро ковыряла вилкой еду, к которой почти не притронулась. – Займусь чем-нибудь полезным. Стану нейрохирургом или мусорщиком. Все строилось на том, что я буду ведущим корреспондентом в Белом доме, и что теперь? Столько сил вгрохано на нужные связи. А эта скотина отдает место парню, который в газете меньше года и без шпаргалки не скажет, кто у нас министр сельского хозяйства. Ужасная несправедливость, вот что это такое.
– И я не знаю, кто заведует сельским хозяйством, – признался Алекс.
– Тебе это не нужно, ты не репортер, – сказала Кортни и, разумеется, тихо добавила: – Ричард Линг, вот кто.
– Ты с редактором говорила? – спросил я.
– А то. Правда, это больше походило на свару: ор, мат-перемат – в общем, от души. Кажется, я чем-то швырнула.
– Чем?
– Цветочным горшком. В стену. И тем самым дала повод сказать, что для такой ответственной должности я недостаточно владею собой.
– Почему он так решил? – рискуя жизнью, пошутил Бастиан.
– Ничего смешного! – Кортни ошпарила его взглядом. – Он даже не смог привести вескую причину моего отвода. Вернее, мог, но не стал. А я-то знаю, в чем дело. На него надавили из Белого дома. Меня там не хотят. Свита Рейгана считает меня несносной. Невероятно, что он сдался, вот и все. Что стало с журналистской порядочностью?
– Бывает, трудно поверить во что-то ложное, – сказал Алекс.
– Но здесь-то одна правда. Все так и есть. Я это в лоб ему сказала, и он не смог возразить. Даже прятал глаза, говнюк. Только мямлил, что, мол, вынужден поддерживать отношения с власть имущими, а потом заткнулся.
– А какой он, Рейган? – спросил Бастиан. В отличие от меня, он интересовался политикой и ежедневно читал газеты. – На самом деле такой тупица, как о нем говорят?
127 
