Финнеган плюхнулся рядом с ней, скуля и прижимаясь своим мягким коричнево-белым с черными пятнами боком, облизывая ее лицо. Мойра разродилась рыданиями, обнимая его руками, прижимая его к себе. Он облизывал ее лицо и лежал рядом с ней, а она плакалась и плакалась ему, так же, как она делала, когда была маленькой. Ей хотелось умереть. Она не могла вынести того факта, что ее папа всё это время знал, что на самом деле она не была его дочкой, кроме того, он так сильно любил ее, несмотря ни на что. Это казалось таким грустным, трогательным и бескорыстным, что она просто не могла вынести этого.
«О, финн, финн,» рыдала она обнимая Финнегана. «Это причиняет слишком много боли.»
Ее школьная одежда промокла и запачкалась, волосы были влажными, лицо заплаканное в пятнах от грязи. Но она лежала, прижавшись к Финнегану, и плакала, пытаясь высвободиться от всех болезненных эмоций, которые угрожали вытеснить ее душу из тела.
Она не знала, как долго пробыла здесь, однако постепенно истощение накрывало ее, рыдания слабели, а потом затихли. Она чувствовала себя истощенной, абсолютно опустошенной от эмоций. Моргая, как в тумане, она осознала, что уже совершенно стемнело. Финнеган лежал рядом, продолжая время от времени облизывать ее лицо, словно обещая оставаться с ней столько, сколько потребуется. В груди болело, на земле было твердо, а она озябла, промерзла и промокла насквозь. Но она не могла встать, не могла пошевелиться и понятия не имела, где находилась. Она просто пролежит здесь вечно — так она решила, почти сквозь сон. Она никогда больше не шевельнется.
«Вот ты где», — послышался мягкий голос, и Мойра дернулась от удивления. Финнеган не рычал, хотя настороженно сел, его глаза сфокусировались на… Иэне.
Мойра чувствовала себя застывшей, закостеневшей. Иэн беспечно уселся рядом с ней, будто не замечая или не беспокоясь о том, во что превратится его одежда. Первой безумной мыслью Мойры было то, что, вероятно, она похожа на невесту Франкенштэйна. Затем она яростно подумала — «И что с того? Вся моя жизнь только что раскрылась передо мной — мне плевать, как я выгляжу!»
Осторожно Иэн опустил руку и легонько отодвинул волосы с ее замерзшего, влажного лица. «Я почувствовал, что ты расстроена этим днем во время занятий на дому», — сказал он. «Это было необычно, будто ты испускала волны отчаяния. Потом позже я вешал полки в маминой кладовой — там тот еще беспорядок — и увидел тебя, бегущую по траве, с морем на заднем фоне. Потребовалось время, чтобы найти тебя».
«Спасибо», — сказала Мойра, ее голос был тихим и ломким. Она попыталась присесть и почувствовала руку Иэна на своих плечах.
«Принес платок», — сказал Иэн с улыбкой, протягивая его ей. Мойра промокнула глаза и нос, понимая, что это было лишь каплей в море из всего, что ей было нужно. Она скомкала платок и засунула его в карман куртки, ощущая себя замерзшей, жалкой и стесненной. Сколько сейчас времени? Она посмотрела на небо, но луны не было. Черт возьми, что еще она должна сказать?
Иэн нежно притянул ее к себе так, что ее лицо уткнулось в его плечо, обнимая ее за спину. Он гладил ее волосы, давая выплакаться, а она ощущала тепло его тела и его руки, обхватившие ее.
14. Морган
В одну секунду Мойра выбежала за дверь, Морган бросилась за ней, но Скай схватила ее за руку твердой хваткой.
«Отпусти ее», — сказала Скай. «Ей необходимо немного пространства. Финнеган с ней, и мы сможем присматривать за ней другими методами, без простой погони за ней к черту на кулички».
Морган ненавидела применять свои силы, чтобы шпионить за своей дочерью, но она понимала, что Скай права — это был единственный способ обеспечить безопасность Мойры без того, чтобы расстроить ее еще сильнее. Морган в отчаянии наблюдала в окно, как ее дочь выскочила в садовую калитку и помчалась на дорогу, ее длинные прямые волосы хлестали ее по спине.
Морган оцепенела. Нет, это не правда. Просто слишком сильные, разнообразные эмоции, захлестывающие ее, боролись друг с другом за свое место. Ярость, недоверие, отчаяние, печаль, сожаление. А также всё это время между ними — надежда, что Хантер действительно жив.
Катрина с трудом поднялась на ноги. «Я пойду, девочка», — сказала она подавленным голосом. «Сейчас, оглядываясь назад, я не знаю, как могла думать, что всё это не обрушится на нас всех, словно ручная граната».
«Как ты могла не думать так?» — взорвалась Морган. «Как ты могла полагать, что это — хороший поступок для всех? Я была нужна тебе для Бевикета? Поэтому ты врала мне о моем ребенке шестнадцать лет? Это безумие! Даже не для Мойры… для Калэма тоже. Я верила, что он ее отец. Это был огромный стимул для нашего брака, наших жизней. Каждый раз, когда я смотрела на Мойру, то видела дочь Калэма. Теперь ты говоришь мне, что всё это — ложь. О чем ты думала?»