— Кому это всем? — фыркнул Джонни.
Их диалог прервала Юлия:
— Я хочу знать, почему ваша… ваша клика утверждает, будто это преступление — обезопасить правительство и королевскую семью в случае войны? Я не понимаю вас.
— Но это же просто, — пояснил Эндрю. — Это люди, которые ненавидят власть — безо всяких почему и зачем.
Джеймс кивнул со смехом:
— Ну да, правильно.
— Дети, — сказала Юлия, — глупые дети. И при этом они обладают таким влиянием. Если бы вы пережили войну, то не говорили бы подобной чепухи.
— Вы забываете, — заметил ей Джеймс, — что товарищ Джонни сражался в Испании.
Воцарилась тишина. Молодежь практически не слышала о подвигах Джонни, а старшее поколение давно устало от попыток эти подвиги забыть. А сам Джонни только скромно опустил глаза и потом кивнул, вновь беря нить разговора в свои руки.
— Если бомба упадет, то это будет конец, конец для всех на Земле.
— Какая бомба? — спросила Юлия. — Почему вы все говорите о какой-то бомбе?
— И не о Советском Союзе тут надо говорить. Бомба будет американской.
Сильвия сказала:
— О Джонни, прошу тебя, будь серьезен. Ты всегда говоришь такую ерунду.
Жалящие нападки этого ничтожества, этой пигалицы медленно выводили Джонни из себя.
— Должен заметить, что нечасто мне приходится слышать, будто я говорю ерунду.
— Это потому, что ты общаешься только с такими людьми, которые сами говорят ерунду, — пояснил отцу Колин.
Фрэнсис, которая сидела молча с момента появления Джонни, так как знала, что ничего толкового из разговора с ним не выйдет, стала убирать тарелки и расставлять стеклянные миски с лимонным кремом, абрикосовым муссом и взбитыми сливками. Джеймс, видя это, буквально застонал от жадности и вернулся на свое место за столом.
— Кто в наше время делает пудинги? — холодно заметил Джонни.
— Только милая Фрэнсис, — сказала Софи, принимаясь за свою порцию пудинга.
— И то изредка, — добавила Фрэнсис.
Сильвия вернулась к главной теме созванного ею «митинга»:
— Очень хорошо, Джонни, давайте допустим, что этих ужасных аварий в Советском Союзе никогда не было…
— Конечно не было.
— Тогда почему вы возражаете против того, чтобы население нашей страны было защищено от радиации? Вы даже не соглашаетесь информировать людей о том, как подготовить свое жилище на случай выпадения зараженных осадков. Вы отвергаете любые защитные меры. Я не понимаю. Никто из нас не может этого понять. Стоит только упомянуть слово «защита», как вы все встаете на дыбы.
— Потому что, соглашаясь строить убежища, вы соглашаетесь с неизбежностью войны.
— Но ведь в этом нет никакой логики, — заявила Юлия.
— Во всяком случае, простым людям она не доступна, — поддержал ее Руперт.
Сильвия сказала:
— Вот к чему все сводится, Джонни. В этой стране ни одно правительство не сможет предпринять или даже предложить никаких мер по защите населения, даже элементарных укрытий на случай радиоактивных осадков — и это только из-за вас. «Кампания по одностороннему ядерному разоружению» — это такая сила, с которой правительство вынуждено считаться.
— Верно, — сказал Джеймс на своем кокни. — Абсолютно верно.
— Почему вы считаете необходимым говорить с таким гадким произношением? — окончательно возмутилась Юлия. — Это неграмотно.
— Если ты не коверкаешь язык, значит, ты из аристократов, — произнес Колин, утрируя аристократическое произношение. — А если ты аристократ, то в этой стране ты работы не получишь. Еще одна тирания.
Джонни и Джеймс явно собрались уходить.
— Я возвращаюсь в больницу, — сказала Сильвия. — Там я хотя бы могу поговорить с разумными людьми.
— Можно взглянуть на письмо, о котором ты говорила? — попросил Джонни.
— Зачем тратить свое время, — язвительно поинтересовалась Сильвия, — на фальшивки, сфабрикованные фашистами?
— Понятно зачем, — вставил Эндрю. — Товарищ Джонни хочет сообщить в советское посольство о его содержании. Чтобы найти его авторов и послать в трудовой лагерь или сразу расстрелять.
— Трудовых лагерей в Советском Союзе нет, — сказал Джонни. — А если и существовали когда-то — в определенном виде, у нас все это сильно преувеличивали, — то они давно уже упразднены.
— Боже мой, — протянул Эндрю. — Какой же ты зануда, Джонни.