Роуз стала брать книги с полок и читала их, но без удовольствия. Дело было не в том, что читала она медленно (а она действительно читала медленно): если уж она что-то решит, то ни за что не отступится. Читать Роуз мешал гнев, который переполнял ее и вставал между ней и фактами, которые она пыталась воспринять. Все из-за того, что эти люди владели огромным богатством с рождения, в то время как она, Роуз…
Когда Франклин приехал в Лондон и оказался посреди многообразного изобилия столицы, то несколько дней был охвачен паникой: зря он согласился на стипендию, от него ожидают слишком многого. Его отец был учителем младших классов в школе при католической миссии. Священники, заметив способного мальчика, поощряли Франклина и помогали ему, и наконец настал момент, когда они обратились к одному богачу (его имя навсегда осталось мальчику неизвестным) с просьбой включить и этого ученика в его список облагодетельствованных. Дорогостоящее предприятие: два года в Сент-Джозефе и потом, если все сложится, университет.
Еще в детские годы Франклин, возвращаясь из миссии на каникулы домой, стыдился происхождения своих родителей. Он до сих пор этого стыдился. Что такое его родная деревня? Несколько тростниковых хижин посреди буша, ни электричества, ни телефона, ни водопровода, ни канализации. Ближайший магазин в пяти милях. По сравнению с деревней миссия, где основные удобства имелись, казалась вершиной цивилизации. Теперь, в Лондоне, Франклину пришлось испытать глубокое потрясение: его окружали такое богатство, такие чудеса, что миссия стала выглядеть убогим, нищим уголком. Первые дни в Лондоне он жил у одного добросердечного священника, знакомого его учителей-миссионеров, который понимал, что мальчик будет в состоянии шока, и возил его на автобусах и в подземке, водил в парки, на рынки, в большие магазины, супермаркеты, в банки, кормил в ресторанах — чтобы Франклин привыкал. Но потом настало время ехать в Сент-Джозеф, и школа показалась ему небесами обетованными. Он был очарован ее рассыпанными посреди зеленых полей зданиями, будто сошедшими со страниц волшебной книги, ее учениками — мальчиками и девочками, которые все были белыми за исключением двух нигерийцев, столь же непривычными Франклину, как и британцы, и ее преподавателями, такими непохожими на католических отцов из миссии, такими дружелюбными, такими добрыми… Франклин до тех пор не видел от белых добра вне стен миссии. Комната Колина находилась в том же коридоре, где поселили Франклина. Юному африканцу его комната казалась дворцом, там имелось все, о чем можно было только мечтать, включая телефон. Для него это был маленький рай, но он слышал, как Колин жалуется на тесноту. А еда? Ее разнообразие, ее количество, каждый завтрак, обед или ужин — настоящее пиршество, но студенты ворчали, что меню однообразно. В миссии Франклина кормили в основном кукурузной кашей и маринованными овощами.
Постепенно во Франклине росло и ширилось чувство, которое затем грозило выплеснуться из него оскорблениями и обвинениями, хотя внешне он был все тот же улыбчивый, любезный и уступчивый юноша: то несправедливо, это неправильно, почему у вас столько всего, а вы принимаете это как должное? Вот что сидело в нем, болело, жгло: эти люди не понимают, как им всем повезло. И когда Колин пригласил Франклина в гости и он оказался в огромном доме, набитом прекрасными вещами, то подумал, что это дворец. Он молча сидел, пока вокруг него все шутили и смеялись. Он наблюдал за старшим братом — Эндрю — и его бережным отношением к девушке, которая была больна, и мысленно ставил себя на ее место, представлял, что это он сидит на ее месте, между Фрэнсис и Эндрю, такими заботливыми и ласковыми. После того первого визита Франклина охватила та же паника, что и после получения стипендии. Он не справится, у него не хватит сил, в половине случаев он даже не знал, для чего предназначена та или иная вещь, будь то кухонная утварь или мебель. Но тем не менее он приезжал к Ленноксам снова и снова. Там к нему относились как к сыну. Поначалу трудновато было с Джонни. Франклин уже был знаком с доктринами, которые проповедовал Джонни, слышал подобные разговоры и решил для себя, что он не хочет иметь ничего общего с политикой. Она пугала его. Политические активисты призывали его убивать белых, но все хорошее, что случалось в его жизни, было связано с белыми священниками в миссии (несмотря на их строгость) и с неизвестным белым благодетелем, а в последнее время с добрыми людьми в новой школе и в этом доме. И все же он мучился и страдал — это была зависть, и она отравляла его. Я хочу. Я хочу. Я хочу. Я хочу…