— Позвольте мне еще раз сказать о том, как я сочувствую вашей утрате, — говорит Мэтьюз, как и все в эти дни. Слова эти уже стали настолько привычными, что совершенно меня не трогают, я их почти не замечаю. — По телефону мы говорили о возможности предъявления гражданского иска…
— Неважно, как это называется, — прерываю я. — Я просто хочу, чтобы кто-нибудь заплатил за это.
— Что ж, — вздыхает Мэтьюз, — именно поэтому я и пригласил вас сюда. Видите ли, это довольно сложно.
— Что тут сложного? Вы подаете в суд на медсестру. Это ее рук дело.
Мэтьюз колеблется.
— Вы можете подать в суд на Рут Джефферсон, — соглашается он. — Но давайте будем реалистами: у нее ни гроша за душой. Как вы знаете, сейчас осуществляется уголовное преследование, начатое государством. Это означает, что если вы одновременно с этим подадите гражданский иск, то госпожа Джефферсон вынуждена будет просить приостановить разбирательства, чтобы не свидетельствовать против себя в ходе уголовного преследования. И тот факт, что вы подали гражданский иск против нее, может быть использован против вас на перекрестном допросе в ходе уголовного дела.
— Я не понимаю.
— Защита сделает из вас вымогателя, затаившего обиду, — прямо говорит Мэтьюз.
Я откидываюсь на спинку дивана, руки держу на коленях.
— Значит, все? Дела не будет?
— Я этого не говорил, — отвечает адвокат. — Я просто думаю, что вы выбрали неверную цель. В отличие от госпожи Джефферсон, больница имеет глубокие карманы. Кроме того, они обязаны контролировать своих сотрудников, и они несут ответственность за действия или бездействие медсестры. Вот против кого я бы порекомендовал подать иск. Но и Рут Джефферсон нельзя сбрасывать со счетов, сейчас у нее денег нет, но кто знает, может быть, завтра она выиграет в лотерею или получит наследство. — Он поднимает бровь. — И тогда, мистер Бауэр, вы можете не просто добиться справедливости — вы можете получить весьма солидную компенсацию.
Я кивнул, представляя себе, каково это. Думаю о том, как сказал бы Брит, что поквитаюсь за Дэвиса.
— Так с чего начнем?
— Сейчас? — говорит Мэтьюз. — Ни с чего. Пока уголовное дело не закончится. Гражданский иск будет в силе и после уголовного дела, и только тогда ваш иск нельзя будет использовать, чтобы очернить вас. — Он откидывается назад, разводя руками. — Возвращайтесь ко мне, когда закончится суд. Я никуда не денусь.
Поначалу я не поверил Фрэнсису, когда он сказал, что в новой войне за превосходства англосаксов оружием будут не кулаки, а идеи, целенаправленно, но анонимно распространяемые через интернет. Но все-таки мне хватило ума не называть его выжившим из ума старым простофилей. Как-никак он все еще оставался живой легендой Движения. Но, что еще важнее, он был отцом девушки, о которой я думал день и ночь.
Брит Митчем была красавицей, причем сногсшибательной. Эта гладкая кожа, эти светло-голубые глаза, окаймленные темной подводкой! В отличие от других скинхедок, она не брила голову, а носила пушистые пряди, обрамляющие лицо и ниспадающие на затылок. У Брит были густые и длинные, до середины спины, волосы. Иногда она заплетала их в косу, и коса получалась толщиной с мое запястье. Я много думал о том, что бы чувствовал, если бы эти локоны свисали мне на лицо, как занавес, когда она будет меня целовать.
Но последнее, что я собирался делать, — это подкатывать к девушке, чей отец запросто может переломать мне спину, сделав один-единственный телефонный звонок. Поэтому я просто стал у них бывать, часто. Я делал вид, что у меня есть вопросы к Фрэнсису, который любил со мной встречаться, потому что это давало ему возможность высказать свои соображения насчет англосаксонского сайта. Я помогал менять масло в его грузовичке, один раз починил протекающий кухонный мусороизмельчитель. Я изо всех сил старался казаться полезным, но Брит поклонялся на расстоянии.
И поэтому я просто выпал в осадок, когда однажды она подошла к колодке, на которой я рубил дрова для Фрэнсиса, и сказала:
— Так что, эти слухи — правда?
— Какие слухи? — не понял я.
— Говорят, ты сам раскидал целую банду рокеров и убил собственного отца.
— Эти — неправда, — сказал я.
— Значит, ты просто слабак, как и другие мальчики, которые строят из себя больших и страшных белых американцев, чтобы погреться в лучах славы моего отца?
Потрясенный, я посмотрел на нее и увидел, что ее губы дернулись. Я поднял над головой топор, напряг мышцы и отправил лезвие топора в деревянный чурбан, аккуратно расщепив его пополам.