Особенно,... 
85 
— Нет, — признаю я. — Я верю, что поднимать этот вопрос в суде слишком рискованно. — Я подаюсь вперед. — Я не говорю, что вы не подверглись дискриминации, Рут. Я говорю, что сейчас не время и не место говорить об этом.
— А когда будет это время? — запальчиво спрашивает она. — Если никто ничего не говорит в суде о расизме, разве может что-то измениться?
У меня нет ответа на этот вопрос. Колеса системного правосудия вращаются медленно, но, к счастью, немного больше смазки в машине личного правосудия, которая бросает деньги жертвам, чтобы сделать унижение хоть немного меньшим.
— Вам нужно подать гражданский иск. Я не могу сделать это за вас, но могу поузнавать и найти кого-нибудь, кто занимается трудовой дискриминацией.
— Но я не могу позволить себе адвоката…
— С вас возьмут деньги после успешного окончания дела. Треть от той суммы, которая будет вам выплачена, — объясняю я. — Скажу честно: с той запиской на самоклеящемся листе, я думаю, вы сможете не только вернуть потерянную вами зарплату, но и возместить ущерб, который нанесло вам идиотское решение вашего начальника.
У нее рот приоткрывается.
— Вы хотите сказать, что я получу деньги?
— Не удивлюсь, если выйдет пара миллионов, — признаюсь я.
Рут Джефферсон теряет дар речи.
— У вас есть сто восемьдесят дней, чтобы подать жалобу в КОРУН[27].
— А потом что?
— Потом КОРУН придержит жалобу до окончания уголовного судопроизводства.
— Почему?
— Потому что вынесение обвинительного приговора в отношении истца имеет большое значение, — говорю я откровенно. — От этого зависит, как адвокат по гражданским делам составит для вас жалобу. Обвинительное заключение допустимо в качестве свидетельства и может помешать вашему гражданскому делу.
Она взвешивает все это в уме.
— Поэтому вы не хотите говорить о дискриминации на этом процессе? — спрашивает Рут. — Чтобы не было обвинительного приговора. — Она складывает руки на коленях и молчит. Потом, покачав головой, закрывает глаза.
— Вам не давали выполнять вашу работу, — говорю я тихо. — Так дайте мне выполнить мою.
Рут делает глубокий вдох, открывает глаза и встречает мой взгляд.
— Ладно, — говорит она. — Что вы хотите знать?
Рут
Утром после того, как меня выпустили из тюрьмы, я просыпаюсь и смотрю на старую трещину в потолке, которую все собираюсь заделать, да до сих пор так и не заделала. Я чувствую, как перекладина раскладного дивана давит мне в спину, и радуюсь этому. Я закрываю глаза и прислушиваюсь к сладкой музыке проезжающих по нашей улице мусоровозов.
В ночной рубашке (свежей; ту, которая была на мне во время суда, я отдам в общество помощи бедным при первой же возможности) я ставлю кофе и бреду по коридору в спальню Эдисона. Мой мальчик спит как убитый: даже когда я поворачиваю дверную ручку, вхожу на цыпочках в комнату и сажусь на край кровати, он не шевелится.
Когда Эдисон был маленьким, мы с мужем иногда смотрели, как он спит. Бывало, Уэсли клал руку на спину Эдисона, и мы измеряли, насколько расширяются и сужаются его легкие. Наука создания нового человека — удивительная штука, и сколько бы раз я ни читала про клетки, митоз, нервные трубки и все остальное, что участвует в формировании ребенка, мне все равно видится в этом доля чуда.
Эдисон издает глубокий грудной звук и трет глаза.
— Мама? — говорит он, мгновенно проснувшись, и садится. — Что случилось?
— Ничего, — говорю я ему. — В этом мире все хорошо.
Он выдыхает, потом смотрит на часы:
— Мне нужно собираться в школу.
Из разговора в машине вчера вечером по дороге домой я знаю, что Эдисон пропустил целый день занятий, чтобы внести за меня залог, при этом узнав об ипотеках и недвижимости, наверное, больше, чем знаю я.
— Я позвоню школьному секретарю. Объясню про вчерашний день.
Но мы оба знаем, что между «Извините, что Эдисон не пришел на занятия, у него болел живот» и «Извините, что Эдисон не пришел на занятия, он вытаскивал мать из тюрьмы» есть разница. Эдисон качает головой.
— Все нормально. Я сам поговорю с учителями.
Он не смотрит мне в глаза, и я чувствую сейсмический сдвиг между нами.
— Спасибо, — говорю я тихо. — Еще раз.
— Мама, не нужно меня благодарить, — бормочет он.
— Нет, нужно. — Я с удивлением понимаю, что все слезы, которые я сумела удержать в себе за последние двадцать четыре часа, вдруг подступили к глазам.
85 
