98 
— Аманда, ну же, присядьте рядом со мной. Давайте поговорим об этом спокойно. Жизнь иногда бывает несправедлива — мы все страдали, так или иначе, — но у нее есть и яркие, радостные стороны. Я могу представить вас свету намного лучше, чем это сделала бы ваша мама. И мы можем отправиться в морское путешествие, — улыбнулся Клифф. — В любое время, когда вы захотите.
Но Аманда сейчас его не слышала.
«Папа лгал мне всю мою жизнь! — в отчаянии думала она. — Мои родители никогда не были женаты. А действительно ли он вырвал меня из рук рыдающей мамы? И вообще, любила ли мама меня когда-нибудь? Она явно не хочет меня знать…»
Сердце Аманды снова быстро забилось, прорываясь сквозь лед сдержанности, оно колотилось в неистовом протесте так сильно, будто вот-вот вылетит из груди — тук, тук, тук…
Клифф снова приобнял ее:
— Вам нужно отойти от шока.
Но Дикарка неистово дернулась, вырываясь из его рук.
— Я ей не нужна!
— Я этого не говорил, — осторожно отозвался де Уоренн.
Но она читала правду по его глазам.
— Я — незаконнорожденная!
Клифф с шумом выдохнул.
— Многие дети рождаются вне брака, — начал объяснять он. — Как Алекси и Ариэлла.
— Что ж, замечательно! — вскричала Аманда, ее глаза застилали слезы. — Я очень рада, потому что незаконнорожденные не могут быть леди. А теперь… — она сорвала с себя халат и отшвырнула его в сторону, — теперь я могу быть такой, какой хочу!
Клифф схватил Дикарку за руку.
— Я бы хотел предложить вам выпить, — сказал он.
— И я не желаю быть никакой чертовой леди! — Аманда снова вырвала у Клиффа кисть и яростно вцепилась в лиф своей рубашки, желая сорвать так раздражавший ее теперь предмет туалета.
— Я хочу надеть свои бриджи! — закричала она, но ткань никак не желала рваться.
— Аманда, остановитесь! — в отчаянии попытался успокоить свою протеже Клифф, сжав обе ее руки.
Но Аманда была во власти мощного гнева. Она никогда больше не будет учиться грациозной походке и танцам, притворяясь леди, никогда!
Дикарка со всей неистовой силой отпихнула своего защитника, смутно отметив, что его лицо побелело от шока, но постепенно ее взор затуманился, лишая способности видеть.
Аманда ненавидела их обоих. Она ненавидела отца, самого большого лгуна на всем белом свете, она ненавидела и мать, которая была настоящей шлюхой, а не леди, — шлюхой, которая не желала признавать и любить свою внебрачную дочь. Она повернулась на месте, выхватив из своего сапога кинжал. Дикарка услышала предостерегающий крик де Уоренна, но она никогда еще не была преисполнена такой решимости. Аманда неистово хлестнула клинком по прекрасной ночной рубашке: одна длинная ровная линия — и любимая вещь была разрезана пополам. Теперь она ненавидела эту рубашку. И никогда не надела бы ее снова — эту кружевную рубашку или другую одежду, которую обычно носят настоящие леди.
— Не делайте этого! Вы поранитесь! — зазвучал в ушах голос Клиффа, и он схватил ее за запястье. Аманда закричала, закружилась на месте, пытаясь вырваться, и увидела, как де Уоренн отпрянул от нее, из его руки текла кровь. Но Дикарке уже было все равно, потому что ничто на этом свете не могло быть реальным, вокруг царила лишь ложь… Она сорвала с себя изодранный в клочья халат и варварски, беспощадно снова принялась кромсать кинжалом хлопок и кружева. Дикарка хотела уничтожить этот халат, эту рубашку, свою новую жизнь — вообще все.
Аманда задыхалась, острая боль пронзала ее сердце точно так же, как она сама в ярости резала хлопок. «Я не нужна маме! Папа лгал!» — настойчиво стучало в висках. Наконец Дикарка безвольно выронила кинжал, и он со стуком упал на пол.
Аманда закрыла глаза, силясь справиться с пронзающей душу болью, но отвратительная фраза рефреном звучала в ее сознании, будто навязчивая мелодия.
А потом она вдруг осознала, что находится в этой комнате не одна. И медленно подняла глаза на Клиффа. По его красивому лицу струйками текли слезы.
Она непокорно тряхнула головой, а потом, притихнув, прошептала:
— Не плачьте.
Действительно, о чем было плакать?… Аманда ненавидела свою мать точно так же, как и отца. И, взглянув на Клиффа, она тонко уловила безграничное отчаяние, царившее в его душе: от того, что ее несло стремительным течением, потерянную и одинокую, — увлекало в никуда, и не было ни цели этого путешествия, ни маяка, который мог бы провести ее по бурным волнам.
98 
