Новая палата Степановны находилась на седьмом этаже, в самом конце коридора, и была комфортабельной однушкой — толи дань героической ветеранше, то ли гуманизм по отношению к друг им пациенткам.
Женька негромко постучал в дверь (внутри что-то зашуршало, но промолчало) и так же робко ее приоткрыл. Степановна в длинном голубом халате лежала поверх одеяла, закрыв глаза и сложив руки на груди. Драматический эффект несколько смазывали тапочки, красные в горошек. И, кстати, цвет лица у старухи действительно был вполне спелый, то есть румяный.
Когда лесник смущенно, бочком, протиснулся в щель, Степановна перекатила голову по подушке и слабо простонала:
— Леший, ты?
— Ага. — Женьке одновременно стало и жалко ее, и еще более неловко.
— Один?
— Ну да… А вы еще кого-то ждете?
— Дверь закрой…
— Чего?
— Две-е-ерь… — Шепот больной напоминал едва ощутимое дуновение ветерка — даже свечу не загасит.
Лесник недоуменно пожал плечами и захлопнул створку до щелчка. В тот же миг Степановна рывком, как кукла вуду, села и уже нормальным голосом скомандовала:
— А теперь иди сюда, говорить будем!
Женька понял, что все-таки опоздал с визитом.
— Э-э-э… я очень рад, что вам уже лучше, — обреченно пробормотал он, подходя к кровати и присаживаясь на самый ее край.
Старуха продолжала держать руки скрещенными, но теперь это производило совсем иное впечатление. Такое ощущение, что если ее разозлить, то она их разведет, и вот тогда-а-а…
— Ну что, убедился?!
Лесник растерянно заморгал.
— В чем?
— В мафии! Она таки подложила мне бомбу! — Старуха так торжествовала, словно ей подложили мешок с бриллиантами.
— Так ведь это ваша бомба была!
— Ничего подобного, — возмутилась Степановна. — У меня эта взрывчатка двадцать лет спокойно в углу валялась и еще сорок провалялась бы, если бы в ту ночь киллер не забрался ко мне в дом и не присобачил к ней детонатор!
— Вы же говорили — только розы оборвал? — опешил Женька.
— Раньше я так и думала. — Старуха замолчала и вытянула шею, прислушиваясь. — А сейчас припоминаю, — понизив голос, продолжила она, — что-то мне в ту ночь подозрительно сладко спалось! Даже грома не слышала и про грозу только утром узнала. Видимо, мерзавец напустил мне в вентиляцию «Младенчика-три», спокойно вошел, нахимичил и смылся!
— А не проще ли было сразу придушить вас подушкой? Зачем такие сложности — бомбу делать, розы ломать?..
— Нет, Леший, не проще! — возразила Степановна с уверенностью человека, уже задавшего себе этот вопрос и хорошенько его обдумавшего. — Судмедэксперт сразу понял бы, что это убийство, а два убийства в месяц на один поселок многовато, и как бы Кэм ни оберегал свой тухлый пруд, сюда прислали бы парочку опытных детективов. К тому же мафия любит действовать громко, со спецэффектами!
— Так громко или скрытно? — запутался Женька.
— Успешно это совмещая! — отрезала старуха. — А еще мафия давала мне шанс испугаться и прекратить расследование, но чхала я на ее розы! Вот она и решила со мной кончать: убедилась, что я дома, пролетела над ним с дистанционным пультом и… Бабах! — Степановна наконец расплела руки и взмахнула ими, заставив лесника отшатнуться.
Женька почти решился плюнуть на все равно безнадежно испорченную дружбу с Саньком и рассказать бабке правду, но после ее последних слов передумал. Ведь получается, что Санек был возле дома Степановны и той ночью, и незадолго до взрыва! Не хватало еще, чтобы бабка ославила его на весь район уже как террориста, а то и лично на тропу войны вышла!
— А что за расследование вы имели в виду?
Старуха оскорбленно уставилась на лесника:
— Так я же каждый день ходила по лесу, искала логово Саргона! Только он, подлюка, меня раньше засек!
— Мы с Джеком тоже постоянно там ходим.
— Вы кое-как ходите, а я каждый кустик осматриваю!
— Неправда, — обиделся Женька. — Я тоже каждый кустик стараюсь.
— Видала я твои старания, — пренебрежительно отмахнулась Степановна. — У тебя глаз уже замылен, на стволы нацелен — все ли на месте. Издалека глянешь и проходишь, а надо в корень зрить!
— Ну хорошо, — лесник сообразил, что спорить с бабкой — только затягивать этот безумный разговор, — и что вы там назрили?
— Пока ничего, — с сожалением признала старуха. — Но я всего несколько квадратов успела прочесать, а остальное, боюсь, тебе придется! Вот, держи.