Женька присел на корточки, почти уткнувшись носом в нетронутый плаун, и его тупость вознаградилась: по веточкам пробежала едва заметная цифровая рябь, и Джек в тот же миг тусклым машинным голосом сообщил:
— Обнаружена маскировочная голограмма.
Идеальное решение: устроить тайник в глухой части леса и в то же время на самом виду! Если бы не следы, Женька прошел бы мимо, продолжая высматривать кусты и овраги, а вероятность случайно наткнуться на голограмму крайне мала, люди стараются обходить плаун стороной, жалея если не растение, то свою одежду. И он тут много где растет, еще одна полянка лесника не насторожит. Да что там — даже киборг сумел распознать фальшивку только в момент перезагрузки изображения!
Наверное, стоило обдумать эту информацию Сотого, как делать следующий шаг… и лучше бы не вперед, а назад, но охваченный охотничьим азартом Женька уже прорвал голографическую стену. Изображение рассыпалось на кусочки, как стайка вспугнутых бабочек, и собралось за спиной лесника, вокруг тела по-прежнему вихрясь при каждом движении. Изнутри иллюзия просматривалась насквозь, позволяя видеть и окружающий лес, и Джека, со слепым взглядом стоящего за гранью, но самой реалистичной выглядела палатка — камуфляжная, достаточно просторная и высокая, чтобы вместить трех-четырех человек и выпрямиться в ней в полный рост. А еще она была квадратной, прямо как давешний след невдалеке от Ледникового озера… возможно, там палатка какое-то время и стояла, но из-за поселившейся на берегу Даер место сочли небезопасным.
Тут Женькин инстинкт самосохранения все-таки опомнился, выхватил станнер и шепотом окликнул:
— Джек, иди сюда! Просканируй это строение!
Киборг шагнул в голограмму и, не выказав ни малейшего изумления, доложил:
— Строение просканировано, живых объектов не обнаружено.
Женьке захотелось снова схватить Джека за шиворот и хорошенько встряхнуть — настолько боевой киборг его все-таки не устраивал, хочется же чувствовать не только силовую поддержку, но и моральную!
— Стой здесь, — приказал лесник, метнув на напарника возмущенно-просительный и опять-таки проигнорированный взгляд. — Охраняй!
— Приказ принят к исполнению. — Джек демонстративно развернулся к лесу передом, к хозяину задом.
— Вот зараза! — проворчал Женька сквозь зубы и достал из рюкзака фонарь. — Ну и фиг с тобой, сам справлюсь!
Несмотря на мороз, по периметру палатки вяло ползали и скреблись в прочную ткань несколько трутовиков и яркая, издалека бросающаяся в глаза, красная сыроежка. В одиночку она растеряла три четверти агрессивности, но человека по-прежнему не боялась, так и лезла под ноги, надеясь прорваться в палатку вместе с ним. Что ее привлекает, догадаться несложно — у входа браконьер наконец свалил добычу с плеч, и она долго лежала на земле, пропитывая ее кровью. Потом тушу то ли понесли дальше, то ли затянули внутрь, но лесник уже не стал разбираться в путанице следов, а с мстительным наслаждением пнул сыроежку в сторону киборга и расстегнул полог.
Ткань была даже слишком прочной, она успешно сдерживала не только грибы.
Женька отшатнулся, словно ему врезали кулаком по носу, и за него же схватился. Поздно — лесник не успел опомниться, как его впервые в жизни скрючило и стошнило от запаха. Зато какого! Сперва Женька даже вообразил, что это ХБК и вслед за желчью из него хлынут растворившиеся легкие, однако в глазах постепенно посветлело, хотя слезиться они так и не прекратили. Ветер пришел леснику на помощь, быстро вымыв из палатки самый ядреный концентрат, но вонь продолжала струиться из нее нескончаемым потоком.
Женька покосился на невозмутимую спину киборга, сплюнул (запах тухлятины даже слюну пропитал, глотать противно!), подобрал выроненный фонарь, поглубже вдохнул и быстро, пока не передумал, нырнул в палатку.
Запах сразу перестал казаться таким уж невыносимым, точнее, отошел на задний план.
Беглый киллер, герой сельских продавщиц и гроза въедливых старух, лежал перед Женькой во плоти.
Вот только плоти этой было не так уж много, да и та не в лучшем состоянии. Тело Саргона и его посмертное ложе из надувного матраса и спальника покрывал толстый слой соли. Сверху она сцементировалась в грязно-серую корку, из которой выступали лицо, верх груди и свесившаяся с постели кисть левой руки. Снизу по полу растеклась бурая лужа рассола, успевшая высохнуть и кристаллизоваться. Кто бы ни оказал мертвецу «последние почести», он изрядно с ними запоздал. К моменту засолки труп успел достичь самой омерзительной стадии разложения: раздулся, почернел и кишел личинками, вместе с которыми и мумифицировался, превратившись в жуткую, но, как ни парадоксально, мгновенно узнаваемую пародию на свою голограмму в объявлениях о розыске.