Зуки снова залез к Мелине на сиденье и дремал у нее на руках, изредка рассеянно спрашивая, долго ли им еще ехать.
А они ехали и ехали, и Мелина то и дело оборачивалась, ожидая увидеть несущийся за ними «мерседес», но вокруг были самые обычные машины. В какой-то момент ей начало казаться, что они будут ехать так без конца и все время по обе стороны дороги будет расстилаться пустыня, будут мелькать фермы, изредка вилла, деревеньки, через которые они проносились вихрем, распугивая местных жителей.
Когда наконец они достигли окраин Касабланки, Мелина с трудом поверила своим глазам. Ей захотелось еще раз крикнуть, что у них все получилось, но, взглянув на сжатые губы Бинга и его напряженный взгляд, она поняла, что момент неудачный. Все еще была вероятность, что их остановят и они потерпят неудачу на самом пороге победы.
Они свернули прочь от города, и Мелина успела заметить мелькнувший указатель «Аэропорт», а потом раздался рев двигателей, и по обе стороны от машины возникли люди на мотоциклах. Они были одеты в армейскую униформу, и пару мгновений Мелина в страхе гадала, друзья это или враги. А потом они отдали Бингу салют, и у девушки отлегло от сердца.
Ворота в аэропорт с надписью «Въезда нет», были распахнуты настежь, и они, не сбавляя скорости, мчались по взлетной полосе, пока Мелина не заметила серебряные крылья самолета и волшебные буквы B.E.A.[2]
Еще несколько ударов сердца — и Бинг резко остановил автомобиль. Представительный мужчина в европейской одежде, стоявший в толпе солдат, служащих и помощников, сорвался с места и побежал к ним. По его лицу струились слезы. Он поспешно, но крепко сжал ладонь Бинга и протянул руки к Зуки.
— Папа! Папа! — закричал тот, и через секунду они уже целовали друг друга, а потом мужчина почти бегом понес мальчика к самолету. Женщина, явно марокканка, но одетая по последней парижской моде, стоявшая наверху трапа, тоже плакала, глядя, как Зуки бежит к ней. Подхватив его на руки, она повернулась и помахала рукой тому мужчине, потом трап откатили в сторону, дверь закрылась и самолет двинулся вперед по взлетной дорожке.
И только тогда Мелина с глазами, полными слез, повернулась к Бингу. Он сидел, откинувшись на сиденье, и казался совершенно опустошенным и измученным. Его руки безжизненно повисли, и эта деталь, пожалуй, больше всех прочих рассказала Мелине о том напряжении, в котором он находился последние сутки.
Но потом отец Зуки снова подбежал к машине, и Бинг, выскочив наружу, поприветствовал его.
— Еще пару минут — и самолет улетел бы. — Министр с трудом выговаривал слова от волнения. — Они и так задержали вылет на двадцать минут.
Слезы все еще струились по его щекам, и только большим усилием воли он взял себя в руки.
— Нам не стоит задерживаться здесь, — сказал он. — Поехали со мной. Машину оставьте, о ней позаботятся.
Он щелкнул пальцами, и к ним подъехал стоявший поодаль лимузин. Они втроем сели на заднее сиденье, мотоциклисты снова заняли свои места по бокам машины.
— Бинг, какими словами мне благодарить тебя? — спросил марокканец, когда кавалькада сдвинулась с места.
— Не говори ничего, — ответил Бинг. — Нам просто повезло. И позволь представить тебе Мелину Линдси. Не знаю, где бы я был без ее помощи. Она дочь сэра Фредерика Линдси, я рассказывал тебе о нем.
— Ну конечно, — ответил министр. — Сэр Фредерик Линдси был великим человеком. — Он слегка наклонился вперед и взял руку Мелины в свою. — Как я могу поблагодарить вас за спасение моего сына?
— Все сделал Бинг, — смущенно ответила Мелина.
Министр, ничуть не стыдясь, смахнул слезы со щеки.
— Мой мальчик, мой мальчик… — пробормотал он. — Сейчас он в безопасности, но откуда мы знаем, когда Мулай Ибрагим вновь нанесет удар?
— А куда мы, кстати, едем? — спросил Бинг спокойным, непринужденным тоном, который словно возвращал их к обыденности.
— Конечно же ко мне домой. Я подумал, что сегодня вы отдохнете у меня, а завтра покинете страну. Бинг, ты знаешь, что теперь ты меченый человек, да и жизнь мисс Линдси тоже отныне в опасности.
Машина въехала на просторный двор, а потом все трое вошли через украшенные прекрасной резьбой ворота в прохладу дома, который был наполовину марокканским, наполовину французским.
— Чего бы вам хотелось в первую очередь? — спросил их гостеприимный хозяин.
— Лично я, — признался Бинг, — хотел бы вымыться и переодеться, и Мелине, полагаю, хочется того же.