– Ну что, на экспертизу? – спросил муж так, словно ничего особенного и не произошло. Так, занимаемся рутиной, текущими семейными делами, всякой ерундой.
– Знаешь что, – фыркнула я. – Сначала надо покормить Варю.
– Да, конечно, – кивнул Григорий, и на его лице впервые появилось виноватое выражение. За всей этой свистопляской он совсем забыл, что на заднем сиденье его машины лежит уставшая беременная девочка пятнадцати лет, для которой все происходящее – самый настоящий ад. Кто-то, может быть, сказал бы – сама виновата. Но у меня язык не поворачивался.
Вечером мы добрались до дому, истощенные и уставшие, словно неделю без остановки копали траншею. Уже под вечер мне позвонила Людмила, спрашивала, что за ерунда и почему, если мы с Варькой на больничном, мы не сидим дома. Где нас лешие носят и буду ли я на работе завтра?
– Не думаю. Вряд ли, – призналась я. – Мы были у врача и завтра тоже поедем.
– Что-то серьезное? – спросила Люда, забеспокоившись. Ты даже не представляешь, моя дорогая. Такое серьезное, что от него ни в одну Турцию не убежать.
– Нет-нет, ничего серьезного. Просто нужно сдать анализы, – пробормотала я. – Пара дней.
Мы и в самом деле не знали, что же нам делать теперь, когда все нужные для правовой системы анализы были сданы и тесты сделаны, собрана, как они сказали, «доказательная база».
Новое утро, солнечное и прекрасное – я так ждала этой погоды, этого потепления, но солнце сейчас никого не волнует, у нас в квартире – ураган, землетрясение в десять баллов.
Погода в доме испортилась.
Мы сидим вокруг кухонного стола в полнейшем молчании, чайник закипел, отключился и начал остывать, но никто не хочет пить чай. Варя пока что дома, на нашем сфальсифицированном больничном. Но она не больна, она беременна, и эта проблема не решится сама, не решится за неделю, до пятницы.
– Ты сама что думаешь? – спрашиваю, наконец, я дочь.
– О чем? – Варя водила ложкой по тарелке с кашей и смотрела на овсянку так пристально, словно потеряла там кольцо с бриллиантом в десять карат.
– О чем? Ты еще спрашиваешь мать, о чем? – поразился Григорий.
– Пап, не кричи на меня, ладно? – голос ее тихий, любые слова даются с трудом. Я знаю, что это. Депрессия. Она сделала все, чтобы посадить мальчика, в которого была влюблена, в тюрьму. «Ты сука, Кошка».
– Я буду кричать, сколько вздумается. Мы должны принять решение, и чем быстрее, тем лучше. Пока еще есть время!
– Я не знаю, какое решение ты хочешь, чтобы я приняла, – повышает голос Варя. – Скажи мне, папа! Хочешь – идем, я сделаю аборт. Идем прямо сейчас.
– Успокойтесь, оба! – вмешиваюсь я. – Гриша, иди на работу.
– На работу? – переспрашивает муж, растерянно вспоминая, что до того, как его дочь принесла ему «новость» в подоле, у него была жизнь, график, ответственность. Его черный костюм «суперагента» валяется в кресле, измятый, никто ничего не почистил, не погладил, не повесил на ручку двери. Второй, на смену, тоже не поглажен, валяется в чистом.
– Вот черт, опаздываю! – осознает Гриша, и мы начинаем ругаться, перекапывать наш гардероб в поисках других приличных вариантов одежды. В конце концов, он не на пресс-конференцию к президенту едет, верно? Я достаю с вешалки серые брюки, бежевую рубашку и галстук. Пиджак? Перебьются, выдаю темно-бордовый свитер с ромбиками. Уже можно ехать прямо так, без куртки. Потеплело.
Супруг уходит, а мы продолжаем сидеть и смотреть с дочерью сквозь друг друга. Все, что происходило вчера, происходит сейчас и будет продолжаться дальше, не кажется правильным. Хотя, на деле, мы поступили ответственно, совершили взвешенный шаг, наказали преступника.
Тогда почему я совсем не чувствую воодушевления?
– Ты как себя чувствуешь? – спрашиваю я в надежде хоть на какой-то разговор. О погоде, курсе доллара, да о чем угодно.
– Я хочу спать! – бормочет Варя и уходит в свою комнату, так и не прикоснувшись к каше. И бог весть, что творится сейчас в ее головке, понять хоть что-то по ее колючему взгляду невозможно. До самого вечера дочь сидит у себя и не выходит.
Так тихо в нашем доме давно не было. Единственный звук, говорящий о наличии в доме трех женщин, – это бормотание кухонного телевизора. Война – не война, преступления – не преступления, а сериал продолжает идти в то же самое время. Расписание строгое. Исторический фильм по первому каналу, детективно-любовная история по второму, с интервалом в сорок минут. Единственное, что сделала Алевтина Ильинична, – это чуть убавила звук. Но оно и понятно, ведь обычно в квартире шумно. Варина музыка, я бегаю туда-сюда, хлопаю дверцей холодильника. А тут… тишина и покой.