— Но что, если твой отец побоялся угроз, которые Питни вполне мог осуществить в ответ на его нежелание продать Фолкхэм-хауз? Возможно, он боялся за тебя, хотел уберечь от грязных помыслов Питни. Он мог сделать это, чтобы спасти тебя, Мина. Это очень даже возможно. Зная Питни так, как его знаю я…
Мэриан не дала Гаретту продолжить и накинулась на него, изо всех сил молотя кулачками по его крепкой, мускулистой груди.
— Не смей так говорить, слышишь! Это ложь! Они все лгут!
Ее страстность вызвала к жизни его самые худшие подозрения. Схватив девушку за плечи, он встряхнул ее, чтобы прекратить истерику, и прижал к себе.
— Послушай меня, — попытался он ее убедить. — Твой отец любил тебя так же сильно, как и ты его, и он мог пойти на все, что угодно, чтобы спасти тебя и твою честь! Мы ведь не знаем, чем именно мог пригрозить ему Питни!
Но Мэриан отчаянно замотала головой.
— Только не мой отец. Он бы никогда не пошел на измену, ни за что! Он бы сумел найти другой способ избавить меня от опасности! — Лицо Мэриан исказилось от отчаяния. — Если ты веришь в его виновность, то, значит, веришь, что виновна и я, ведь именно я готовила ему все его лекарства: каждый порошок, каждая мазь были приготовлены моими руками. Потому что именно моя мама и я, а вовсе не мой отец знали о свойствах каждого препарата, каждого снадобья… и каждого яда, которые он использовал. Мы готовили лекарства, он только применял их!
Гаретт молча, почти растерянно смотрел на нее. На него обрушилось сразу слишком много самых разных, неожиданных сведений. Он знал, что способен все сопоставить и выявить истину… со временем. Однако сейчас, когда она стояла перед ним, трепещущая, с безмолвным укором в глазах, он чувствовал, что ничего не соображает.
Он хотел верить ей. Боже! Как же он хотел ей верить! Но в следующую минуту он подумал о своем дяде, который, теперь Гаретт почти не сомневался в этом, стоял за покушением на жизнь короля. Тарле был страшным человеком, и он мог заставить честных, но слабых людей, каким представлялся Гаретту сэр Генри, плясать под свою дудку. Но вместе с этой мыслью страшное подозрение против воли закралось в душу: Тарле также мог с легкостью заставить женщину выполнить для него любую грязную работу.
Раздираемый мучительным желанием поверить ей и неуверенностью в том, что он когда-либо сможет это сделать, Гаретт машинально сжал ей плечи.
Мэриан интуитивно ощутила его внутреннюю борьбу и застыла, понимая, что сейчас решается ее судьба.
— Гаретт, — тихо спросила она, чувствуя, как тает ее последняя надежда, — как ты намерен со мной поступить?
Что за вопрос, подумал он, сжимая в отчаянии зубы. Как может он сейчас решить это! Ведь ему придется выбирать между ней и его честью и долгом. Как бы ему хотелось вернуть назад время. Чтобы она по-прежнему оставалась для него простой цыганкой, женщиной, которую он мог бы сделать навсегда своей любовницей. Возможно, она все же была права, когда умоляла его не выпытывать у нее, кто она такая.
Гаретт заставил себя не думать об этом. Какой смысл сожалеть о том, что она не та, кем бы ему хотелось ее видеть. Сейчас ему надлежит встретиться лицом к лицу с реальностью и сделать свой нелегкий выбор.
Но прежде чем он примет решение…
— Завтра мы едем в Лондон, — объявил граф не терпящим возражения тоном. Только там он сможет выяснить правду. Осталось еще несколько возможностей сделать это, и он использует их все, прежде чем что-либо решит.
— Что мы будем там делать? — спросила она дрожащим голосом.
Гаретт пристально взглянул на ее бледное пепельно-серое лицо, на котором отчетливо читался страх. Он хорошо понимал причину этого страха, и ему было невыносимо думать, что он, Гаретт, стал виновником боли, которой были полны ее глаза. Но сейчас он не мог ничем ее утешить, так как сам еще не знал, что их ждет в Лондоне. Где-то в глубине его измученной сомнениями души шевельнулась мысль, что ее страх — это подтверждение ее вины. Но в то же мгновение он возненавидел себя за эту мысль.
— Скажи мне, что ты намерен предпринять, — взмолилась девушка. Ее голос от боли и гнева сорвался на высокие ноты.
— Не знаю! — прорычал он в ответ.
Гаретт закрыл глаза, пытаясь изгнать ее образ, освободиться от той власти, которую она имела над ним, над его мыслями и чувствами. Но и с закрытыми глазами он все равно продолжал видеть ее перед собой, поэтому он вновь взглянул на нее и с тоской обнаружил, что она мужественно пытается сдержать слезы, готовые вот-вот пролиться из ее глаз. С трудом подавив в себе волну протеста против собственной жестокости, он заставил себя не обращать внимания на ее слезы.