75 
Она невольно ахнула, и губы ее чуть приоткрылись.
— И хотя мне не слишком нравится фрак, который скрывает чудесную форму ваших грудей, — добавил он, — мысль о том, чтобы снять ваш шейный платок, открывает несколько интересных возможностей. Но полагаю, пока мне не стоит говорить о них.
Клер оставалось только гадать, что кроется за этими последними словами, но сердце у нее все равно забилось быстрее, а кровь разогрелась.
— Подойдите ко мне, Клер, — приказал он.
— Зачем?
— Просто подойдите.
Она не сдвинулась с места, и тогда он выпрямился и направился к ней.
— Ну что ж, тогда я подойду к вам. — Внезапно он схватил ее за плечи. — Вы самая невозможная из всех женщин, какие мне только встречались, вы это знаете? Вы просто меня с ума сводите, так что я часто сам не знаю, чего мне больше хочется: отшлепать вас или поцеловать.
Не желая сдаваться, она посмотрела на него в упор.
— Я бы предпочла, чтобы меня отшлепали, если не возражаете, — вызывающе бросила она.
Его глаза опасно сузились.
— Это можно устроить.
Схватив ее за запястье, он потащил ее за собой.
— Что вы делаете?
Он продолжал ее тащить.
— Но вы же не собираетесь… Нет, я это не серьезно! — закричала она, догадавшись наконец о его намерении.
— Вот как? — спросил он хрипло. — А вам никто раньше не говорил, что не следует говорить такие вещи, которые могут быть приняты серьезно?
Смахнув бумаги с части стола, он развернул ее и нагнул над широкой деревянной крышкой, так что ей пришлось лечь на живот. Она попыталась вывернуться, но его руки сжимали ее стальными тисками.
— Так вам хотелось, чтобы вас отшлепали? — спросил он с мрачным удовлетворением.
— Нет! Я же велела вам прекратить! Отпустите меня!
— Не отпущу, пока вы не усвоите урок. Может быть, именно этого в наших прежних конфронтациях и не хватало.
— Эдвард Байрон, не смейте!
Она снова начала отчаянно вырываться, однако это ничего ей не дало: он держал ее все так же крепко.
— А, так я снова стал Эдвардом, да? А что до «сметь», то вы убедитесь, что я смею очень многое. Особенно когда меня провоцируют.
Она лежала, беспомощная и дрожащая, и не знала, что он будет делать дальше. Конечно же, он просто пытается ее напугать! Конечно же, он не приведет в исполнение свою угрозу! И тут он ударил ее по ягодице открытой ладонью, ясно показав ей, что действительно держит свое слово. Она снова стала вырываться: от шлепка ее попка горела. Удар не был особо болезненным, дело было в чувстве унижения.
— Прекратите! — взмолилась она.
— Скажите «пожалуйста»! — насмешливо отозвался он.
Ее тело напряглось, и она снова забилась, безуспешно стараясь высвободиться.
— Знаете, — проговорил он задумчиво, — кажется, после этого я больше никогда не смогу смотреть на панталоны так, как раньше. Может, мне даже стоит заказать вам пару, чтобы вы их носили, когда мы будем наедине.
Она яростно зашипела, а щеки ее залил жаркий румянец.
А потом он шлепнул ее еще два раза, так что ее ягодицы и бедра залил новый, совсем иной жар. Она лежала, напряженно застыв, и ждала очередного удара, когда он внезапно остановился. Его ладонь снова легла ей на попку — но на этот раз без размаха.
Он начал гладить ее медленно и нежно, словно стараясь стереть неприятные ощущения. Она снова дернулась, но по совершенно иной причине: ей больше не хотелось высвободиться. Его движения замедлились еще больше, превратившись в ласковое поглаживание… а потом в нечто большее. Закрыв глаза, она уступила бессильным содроганиям, сотрясавшим ее тело. Ее соски превратились в напряженные, ноющие бутоны, а между ногами выступила влага. Эта реакция стала для нее настоящим шоком.
Как она может сейчас испытывать желание?
Он наклонился над ней, прижимаясь к ее спине. Его губы коснулись ее уха.
— Прости меня, Клер. Мне не следовало этого делать. Я еще никогда в жизни не ударял женщину. Мне нет оправдания. Абсолютно никакого оправдания.
— А мне не следовало тебя дразнить, — прошептала она: честность требовала, чтобы она признала свою роль в этом происшествий. — Я тут виновата не меньше тебя.
К собственному ужасу, она почувствовала, что у нее из глаза выкатилась слезинка.
— О Боже! — прошептал он. — Не плачь! Я сделал тебе больно?
— Нет.
— Тогда в чем дело?
Она не могла сказать ему причины. Как она могла бы эго сделать, когда сама едва понимала, что за эмоции переполняют ее? И она инстинктивно чувствовала, что ей лучше не пытаться в этом разобраться.
75 
