Особенно,... 
47 
– Получил. Я вам позвоню, – бросил адвокат.
– Хорошо. Спасибо. – Женя вдруг заволновалась, какой-то вопрос крутился в ее голове. Ах да! А что будет дальше?
– Мы поставим ваш вопрос на контроль в Трудовую инспекцию. А дальше – есть разные варианты, – пространно пояснил адвокат, но по его тону Женя поняла, что все эти варианты так или иначе хороши для нее и не очень для Малюты Скуратова. Женя попрощалась с адвокатом и отключила телефон. Переслала ему аудиофайлы тоже, а затем… Она оделась – тепло, как и положено будущей матери, думающей о своем ребенке. Вышла на улицу. Уже стемнело. Женя старательно провела пропуском по сканеру – зафиксировать время ухода – и почувствовала невероятный прилив бурных эмоций. Тут был и страх, и возбуждение, и азарт. Все, как бывает, когда играешь в преферанс, только в этот раз ставкой были не двести-триста рублей. Ставки были высоки, и от этого игра была еще интересней. Женя улыбнулась и подошла к своему «Хендаю». Было хоть и поздно, но не настолько, чтобы не пообщаться с любимыми подругами. Пятница. Женин любимый день.
* * *
Когда Анна вернулась домой, Олеся и Матгемейн уже были изрядно пьяны, а Женька хоть и не пила в силу своего интересного положения, но громко смеялась и швырялась картами, как будто ее тоже распирало изнутри. Одна Нонна все еще напоминала саму себя – сидела и строго смотрела на происходящее, однако пустая стопка напротив нее говорила, что держится она только за счет учительской выправки. Сколько раз она сидела и смотрела на учеников с таким же строгим выражением лица, а сама при этом витала так далеко в облаках, что не сразу получалось вернуться на землю.
– И чего это вы пьете? В честь чего? – спросила Анна, устало оседая на диван. Больше всего сейчас она хотела бы, чтобы никого не осталось, кроме нее и Матгемейна – необитаемый остров с окнами на Строгинский залив и тихая музыка Стинга.
– И между прочим, наш коньяк пьют, – словно из неоткуда выскочила баба Ниндзя. – И шумят. Маша никак не может уснуть.
– А мальчики? – Анна спросила, но мальчики тут же сами заявили о себе, пробежав мимо нее с какими-то шнурами и джойстиками в руке. Незачем было и спрашивать. Играют. Пятница. Все во что-то играют, и только Анна целый день провела стоя у зеркала в гримерной – ее наняли гримировать целую тучу гостей для пяти шоу подряд. Их лица – мужские, женские, толстые щеки, хорошая кожа, плохая, с прыщами, старая, самая сложная для работы – все слилось в один сплошной поток воспоминаний. Семьсот долларов. Отваливающаяся спина.
– Ты есть хочешь? – спросила баба Ниндзя, но Анна только помотала головой. Матгемейн продолжал играть. Он смеялся, шутил на своем басурманском, и пьяная Олеся отвечала ему так, словно понимает, о чем идет речь. Матгемейн даже не смотрел на Анну. Он потянулся к практически опустошенной бутылке коньяку, стал наливать и пролил все на стол.
– И давно вы пьете? – нахмурилась Анна. Матгемейн все чаще выпивал по вечерам, особенно когда ее не было дома, что случалось тоже, считай, постоянно. И их семейная жизнь стала вдруг до невозможности напоминать нормальную российскую. Его тяжелое дыхание во сне, запах спирта, отстраненный взгляд. Что они делают? Что происходит? И почему, черт возьми, никто ей не отвечает? Набрались тут!
– Вы вообще обалдели?! – воскликнула Анна, и все резко замерли и повернулись к ней. Раскрасневшаяся Олеся, взведенная, как курок, Нонна, растерянная Женя. Злой, колючий взгляд Матгемейна.
– Where have you been?[6] – спросил он, глядя ей прямо в глаза.
– Я работала! – рявкнула Анна, и прозвучало это ужасно грубо. Она сама поняла это, но было уже слишком поздно. Матгемейн сверлил ее своими зелеными глазами и молчал. Затем резко встал, опрокинув стул. Оглянулся, но не стал его поднимать – так и ушел нетвердой походкой, оставив Анну стоять посреди просторной гостиной, среди любимых подруг. Женя побледнела, а Олеся вскочила и бросилась к Анне и принялась ее обнимать.
– Прости, прости, мы не должны были. Звонили тебе, но ты не отвечала! – Все кричали что-то наперебой, а Анна, бледная и перепуганная, послушно позволила усадить себя за стол и влить в себя изрядную стопку коньяку. И только потом она чуть оттаяла, уронила лицо в ладони и разрыдалась.
– Бросит он меня. Вы видели его лицо? – всхлипывала она, а Олеся кивала и пожимала ей руки. Она не стала говорить о том, что случилось сегодня с ней. Неважно, знает Анна или нет, они все равно могут рыдать вместе.
47 
