Женщина в черном

Олеся сидела на лавочке недалеко от входа в кинотеатр «35 ММ» и смотрела на плакаты, вывешенные в витринах. Уже начался фестиваль европейского авторского кино, и каждый фильм был заявлен как уникальный. История мертвого кота, рассказанная им самим. Жизнь заброшенной австралийской деревни. Откровенное эротическое видео, сильно переступавшее местами черту между эротикой и порнографией – но кто будет мелочиться, когда речь идет о фестивальном кино. Конец света, снятый в рамках одной отдельно взятой картины. Олеся знала, что через несколько месяцев в «35 ММ» пройдет и их премьера. Возможно, в сентябре.

Финальное название фильма – «Выше крыши» – ни о чем особенно не говорило. Фильм получился… неплохим. Олеся не могла определиться даже в том, нравится ей или нет ее работа. Было сложно смотреть на саму себя, сразу хотелось все переделать, переснять, сыграть по-другому. Некоторые эпизоды казались буквально вульгарными и смешными до нелепости в этой предположительно драме. Но она уговаривала себя не спешить с выводами.

Олеся хотела бы посмотреть на их рекламные плакаты. Европейцы умели делать плакаты, и она надеялась, что Шебякин не станет экономить на дизайне. Впрочем, надежд на это было мало. Деньги Министерства культуры уже исчезли. Кое-кто из низшего персонала – грузчики, чернорабочие – до сих пор недополучили деньги по контрактам. Олеся знала, что Анна получила все. Знала и о том, что деньги эти Анне не понадобились: Матгемейн сотворил какое-то чудо, и теперь каждую пятницу все собирались в гостиной Анны и рассматривали карту мира, где по голубым водам разных океанов были вставлены маленькие цветные булавки – флажки. Места, куда вся семья Анны собиралась отправиться. Все шло к тому, что они обойдут полмира. Баба Ниндзя возмущалась, что ей на старости лет придется переживать качку, но сама втайне купила толстую книгу об Ирландии – готовилась.

Олеся вытянулась на лавочке. Ей показалось, что она видит знакомые черты, но из дверей кинотеатра «35 ММ» вышла пара подростков с потрепанными рюкзаками за плечами. Чертовы стекла искажали картинку. Не они. Олеся откинулась обратно и снова заскользила по плакатам взглядом. Ее роль в фильме подошла к концу. Озвучка фильма шла к завершению, но Олесины куски уже были озвучены полностью. Она многократно просмотрела все свои части фильма, пыталась понять, какое впечатление ее фильм может произвести на зрителя. Сидела в маленьком кинотеатре при студии звукозаписи и перематывала все это, пока у нее не начинала кружиться голова.

Но и этот этап миновал, оставив после себя болезненную пустоту, почти вакуум. Как можно жить чем-то почти целый год, думать об этом, мечтать, голодать ради этого, а потом вот так запросто выбросить из головы? Невозможно! Олеся иногда по ночам просыпалась оттого, что какие-то строки ее монологов всплывали во снах и будили ее. Как она могла подумать, что одна главная роль может изменить всю жизнь! Стоя перед камерой, Олеся испытывала какое-то странное, необъяснимое и не поддающееся контролю чувство, подобное наркотику, попробовав который, получаешь удовольствие, но вскоре начинаешь ощущать ужасные мучения. Ее наркотик нельзя было получить, продав телевизор или драгоценности. Именно поэтому она сидела здесь, на этой лавочке около кинотеатра, и ждала.

Когда Олеся только вернулась со съемок, то вошла в дом, полная намерений немедленно выставить Померанцева вон. Исследователь человеческих душ, черт его подери. Она сможет прожить без него. Что он знает о ней, чертов «Камео», что вообще о себе возомнил. Но он сидел там, в гостиной, в кресле, и читал журнал. Увидел Олесю на пороге и улыбнулся своей хищной улыбкой – еще более бледный после невыносимо долгих холодов.

– Ага, а вот и ты! Я уже собирался завести себе кого-нибудь, уж очень скучно мне тут по вечерам.

  85