Когда принц Конде приехал в Англию, герцог Энгиенский поспешил вернуться в Эттингейм. Там он преспокойно жил, пользуясь пенсией, которую ему выдавало английское правительство, как и большей части французских эмигрантов. В феврале 1804 года Париж всколыхнуло леденящее кровь известие — раскрыт заговор Жоржа Кадудаля Наполеон, до тех пор обращавший мало внимания на грозившие ему заговоры, принял близко к сердцу последнее обстоятельство. Заговор Кадудаля оказался не плодом самодеятельности нескольких мятежников, а крупномасштабной акцией старого французского дворянства. В этом деле была замешана Англия — в Лондоне было обнародовано объявление, начинающееся словами: «Так как низложение Бонапарте и восстановление Людовика XVIII должны последовать в скором времени, то большая часть эмигрантов возвращается на свою землю». Поговаривали также, что к заговорщикам время от времени приезжал человек, в присутствии которого они вставали и уже не садились — почести, явно воздаваемые особе королевской крови. Все подозрения обратились на герцога Энгиенскою. Решено было арестовать его. Шпион, отправленный в Эттингейм, вскоре представил обстоятельное донесение. «Герцог Энгиенский ведет жизнь таинственную. Он принимает многих эмигрантов, часто отлучается, иногда на неделю, иногда на 10 и даже на 12 дней, но никто не знает куда, быть может, он ездит в Париж» (На самом деле герцог ездил к своей любовнице герцогине Роган.).
Наполеон в гневе заявил: «Я сумею наказать их заговоры: один из виновных ответит мне головой».
Между тем арест герцога Энгиенского, жившего в другом государстве, был серьезной мерой, и ее нельзя было предпринять без совещания с государственными сановниками. 10 марта Наполеон созвал в Тюильрийском дворце совет. Тайлеран, изложив подробно собранные о заговорщиках сведения, предложил увезти герцога силой и тем закончить дело. Совет согласился. Наполеон отдал соответствующие указания — 300 драгунов должны были окружить город, захватить герцога Энгиенского и всех остальных заговорщиков.
В ночь с 14 на 15 марта 1804 года городок Эттингейм неожиданно был окружен двумя эскадронами кавалерии. Драгуны двинулись к дому, занимаемому принцем. Герцог, опасаясь за жизнь гостивших у него в то время друзей, сдался без всякого сопротивления. К пяти часам вечера арестанты — 10 человек — прибыли в Страсбург и были заключены в крепость. Ночью 18 марта герцога, отделив от прочих задержанных, перевезли в Венсен, на «военно-полевой суд». 20 марта, когда герцог уже был в Венсене, трое консулов Наполеона утвердили следующий акт:
«Статья I. Бывший герцог Энгиенский, обвиняемый в поднятии оружия против Республики, в получении денежного содержания от Англии, в участии в замыслах против безопасности государства, предается военному суду, который соберется в Венсенском замке из 7 членов по назначению генерал-губернатора Парижа Мюрата. Статья П. Исполнение настоящего определения возлагается на Главного Судью, Военного Министра, парижского генерал-губернатора.
Подписал: Первый консул Бонапарте».
В те времена Венсенский замок, еще не обращенный в тюрьму, был в совершенном запустении. Герцога привезли поздно вечером, усталого и промокшего, а через несколько часов — ровно в полночь — его вызвали на допрос. Подробно изложив свою биографию, герцог попросил лишь одного — свидания с первым консулом, с Наполеоном. Но последнее желание последнего из рода Конде так и не было исполнено.
Через час прибыли члены суда и приступили к рассмотрению обстоятельств дела.
Один из судей попросил у председателя зачитать обвинительные пункты.
«Обвинительных пунктов нет».
Другой судья потребовал оправдания обвиняемого.
«И оправданий нет», — отвечал секретарь.
«В таком случае, — возразил председатель, — соберите свидетелей, я выслушаю их поодиночке».
«Свидетелей нет и защитника тоже нет».
За неимением необходимых бумаг, свидетелей и защитников, судьи должны были почерпнуть сведения в откровенных ответах принца. Через четверть часа герцог Энгиенский предстал перед своими судьями, один, без защитника. На башне пробило два часа пополуночи. Председатель, обращаясь к обвиняемому, преложил ему следующий вопрос:
«Вы воевали против Республики?»
«Я воевал за короля и престол».
«Вы умышляли на жизнь Первого консула?»
«Как смеют задавать подобный вопрос герцогу Энгиенскому, внуку великого Конде?»