В течение последнего века, однако, участились случаи появления на свет Инталий с кожей темной, как ночь, а не белой, как свежевыпавший снег, а тела их покрывали узоры еще более замысловатые и при этом цветные, текучие, как ртуть, переливавшиеся красками ирризации и флуоресценции. На черной коже такие узоры, естественно, производили гораздо большее впечатление. Ледедже принадлежала к их числу, будучи наделена чрезвычайно сложными и прихотливыми узорами. На этом основании зиждилось ее самоощущение как человека из элиты элит.
Ее мать, чье бледное тело тоже украшали татуировки, но вполне обыкновенные, нанесенные химическими чернилами, заботилась о Ледедже и поддерживала в ней это чувство. Девочка очень гордилась своими татуировками и тем, что они были куда сложней, чем у мамы. Но и причудливо извивавшиеся узоры на материнской коже восхищали ее ничуть не меньше собственных.
И все-таки уже в раннем детстве, когда мама еще была больше чем в два раза выше ее, девочка видела, что хотя всю поверхность тела матери покрывают потрясающе красивые узоры, настоящие произведения искусства, ее собственное тело изукрашено даже прихотливей и затейливей, а татуировки нанесены точнее и шаг линий строже. Она отметила это про себя, но не стала задавать лишних вопросов, потому что ей было немного жалко маму. Она подумала, что, может быть, в один прекрасный день мама сбросит эту надоевшую кожу и облачится в новую, такую же красивую, как у нее самой. Ледедже твердо решила вырасти богатой и знаменитой, чтобы у них были деньги на такую пластику. И мечта эта заставила ее гордиться своими татуировками еще сильнее.
Когда она начала играть вместе с другими ползунками и более взрослыми детьми имения, их общество первоначально приводило ее в ужас. Они были самых разных цветов, у некоторых кожа оказалась совсем бледной и невзрачной, а у нее — идеально чистого оттенка. Ей показалось еще более интересным, что у других детей татуировок не было. Их кожа не носила ни малейших следов восхитительного, ошеломляюще сложного рисунка, который рос вместе с ней, как внутри, так и снаружи, постепенно изменялся и подстраивался под состояние организма.
Они же всегда считались с ее мнением, больше того — превозносили ее, чуть ли не обожествляли, во всех играх ставили в лучшую команду и выполняли все ее прихоти. Она стала их принцессой, королевой, да что там — богиней.
Но постепенно отношение окружающих к девочке переменилось. Она подозревала, что это мама приложила все усилия, чтобы скрыть от единственного ребенка унизительную истину, и, вполне возможно, поплатилась за это своим положением и влиянием среди обитателей поместья.
Правда состояла в том, что Инталии были не просто экзотическим подвидом людей. Они оказались одновременно большим и меньшим. Экстравагантными украшениями поместий и жемчужинами свит сильных мира сего, подобными ходячим и говорящим драгоценностям в оправе значимых общественных происшествий в высших эшелонах финансовой, политической и общественной власти. Почти во всех случаях так оно и было, но, кроме того, Инталии играли еще и роли военных трофеев, выступали эквивалентами захваченных знамен побежденных врагов, актов капитуляции, подписанных униженными и покоренными, голов редких зверей, добыть которых почел бы за честь любой охотник. Появление Инталии в семье служило грозным знамением бесчестия, упадка и стыда. Получить в своей семье такого татуированного ребенка мог только тот, кто задолжал столь много, что всех его накоплений, всех настоящих и будущих заработков, всей жизни не хватило бы, чтоб расплатиться с кредиторами. Эта норма пришла в сичультианское законодательство из старинных сводов кастовых законов той нации, что два века назад одержала победу в битве за право диктовать свои порядки объединенному миру. Если коммерческий долг не мог быть полностью выплачен и погашен в удовлетворявшие заимодавца сроки, а имущества или иных средств заемщика не хватало для того, чтобы расплатиться с ним, то кредитор мог потребовать нанесения татуировок на кого-то из представителей одного или двух поколений семьи заемщика, как правило, детей и внуков, причем в большинстве случаев татуировки эти сохранялись пожизненно, и свести их было невозможно. Тем самым заимодавцу предоставлялся определенный контроль над действиями людей, на чьего предка он возложил бремя коммерческого или налогового долга. Довольно часто они отдавались ему в полновластное распоряжение.