Обстановка крошечного домика мало утешила ее. Единственная польза этой сырой, плохо освещенной лачуги состояла в том, что она хотя бы защищала от нападения. Тирлох выбрал угол почище в плохо убранной комнате и начал стелить себе постель. Увидев, что для нее постель не приготовлена, Плезанс забыла про гадких солдат и грязное жилище.
— А где буду спать я? — требовательно спросила она.
Усевшись на свое убогое ложе из одеял, Тирлох начал открывать мешок, который принес с собой.
— Между мной и стеной.
— Вы хотите сказать, что мне придется спать в вашей постели?
Потрясенная и разгневанная, она схватила маисовую лепешку и пеммикан[3], которые он ей протянул.
Он налил в оловянную кружку сидра и подал его Плезанс. Ему не хотелось, чтобы их разговор слышали солдаты. Несмотря на пыльную поездку, от Плезанс пахло свежестью — к запаху чистой кожи примешивался тонкий аромат лаванды. Он попытался не обращать внимания на ее огромные глаза, сверкавшие гневом. Этот взгляд опасно притягивал, однако они провели вместе не больше суток, и было бы глупо так быстро домогаться ее близости.
— Послушайте, — прошипел он, — вы видите этих сассенахов?
— Конечно, вижу.
Она почти перестала сердиться, сообразив, что он тоже почувствовал исходящую от них угрозу.
— А что такое «сассенахи»? — спросила она, не в силах сдержать любопытство.
— Эти английские солдаты — отбросы королевской армии. Власти считают, что здешние заставы стали бесполезными, поэтому не присылают сюда достойных армейцев. К тому же все хорошие солдаты заняты другими делами — ловят таможенных неплательщиков, контрабандистов и подстрекателей. Этим людям нельзя доверять. Вы заметили, как они на нас смотрят? Думаете, мы дождемся от них хоть какого-то гостеприимства? Мы для них не люди, а грязь, которую можно давить сапогами. Но нам придется здесь переночевать, поэтому держитесь ко мне поближе.
— Значит, ваше мощное тело — это все, что нужно для моей защиты?
— Мое мощное тело и один глаз, который я буду держать открытым всю ночь. Поешьте и ложитесь. Да, и не вздумайте расстегнуть хотя бы одну пуговку на вашем симпатичном голубом платье! Не стоит дразнить гусей. Как только рассветет, мы уедем из этого гиблого места.
Плезанс подумала, что он прав. Выходит, она не зря испугалась местных солдат. К тому же Тирлох — лучшая защита от их притязаний.
Доев пеммикан, она отдала своему спутнику оловянную кружку и свернулась калачиком на грубой постели, которую он для них приготовил. Она как можно ближе придвинулась к стене. Спустя какое-то время Тирлох лег рядом и накрыл их обоих тонким одеялом. Странно, но его близость позволила ей наконец-то расслабиться и уснуть.
Тирлох лежал на боку, спиной к Плезанс, и следил за солдатами. Он украдкой сунул нож под сложенный мешок, служивший им слабым подобием подушки. Глубоко вдыхая чудесный тонкий аромат, исходивший от Плезанс, он думал о том, что ночь будет долгой, очень долгой — и не только потому, что ему придется приглядывать за этими гнусными типами, которые их приютили.
Плезанс недовольно забормотала, не желая просыпаться, но что-то все-таки ее разбудило. Протянув руку, она поняла, в чем дело: Тирлох исчез. Еще через мгновение она подумала, насколько это опасно, вспомнив солдат с хищными взглядами. Она быстро открыла глаза, но было поздно. Чья-то рука зажала ей рот, другие руки пригвоздили ее к одеялам.
Тихий победный смешок заставил ее похолодеть от ужаса. Она попыталась вырваться, но это лишь позабавило нападавших. Грубые пальцы уже срывали с нее одежду. Мужчина, налегший сверху, придавил ее ноги своими, чтобы она не лягалась, и начал задирать юбки. Солдаты действовали в холодной пугающей тишине, лишь изредка ругаясь сквозь зубы.
Плезанс хотела укусить руку, зажавшую ей рот, но даже это оказалось бесполезным: на мужчине были толстые замшевые перчатки. Когда ее зубы наконец вцепились в насильника, он просто отдернул руку. Она открыла рот, чтобы закричать, и в него тут же впихнули грязную тряпку. Отчаянный призыв на помощь так и не прозвучал, превратившись в тихий испуганный стон. Все, что ей оставалось, — это беспомощно крутиться и дергаться, нисколько не мешая продолжавшемуся насилию. К горлу подступила тошнота. «Куда же подевался Тирлох? — в панике подумала она. — Мужчина, который собирался меня защищать?»
В последний раз проверив лошадей и фургон, Тирлох огляделся по сторонам и выругался. Снаружи солдат уже не было, если не считать двоих, стоявших по сторонам двери.