25 
Плезанс показалось, что прошел не один час, прежде чем Тирлох велел ей сбавить скорость, забрался на переднее сиденье и взял вожжи из ее онемевших пальцев. Передавая ему поводья, она с трудом сдержала мучительный стон: напряжение было слишком сильным, однако ей не хотелось показывать это Тирлоху.
Стараясь не обращать внимания на боль в руках, плечах и спине, она стала приводить в порядок свою одежду.
К горлу подкатывала тошнота, но она боролась с предательскими позывами. Сейчас не время поддаваться слабости. Надо каким-то образом забыть о недавно пережитом нападении и думать лишь о том, что насильники в конце концов остались ни с чем.
Солнце почти зашло, когда Тирлох остановил фургон и увел упряжку с дороги как можно дальше в густеющий лес. В течение дня они сделали несколько очень коротких остановок — в основном для того, чтобы дать отдохнуть лошадям. Плезанс смотрела, как с помощью веток он стирает следы колес с обочины и дороги на протяжении нескольких ярдов оттого места, где они свернули.
Потом они молча разбили стоянку. Тирлох сомневался, что солдаты их преследуют, но на всякий случай решил не разводить костер. Их ужин был простым и вновь состоял из маисовой лепешки и пеммикана.
Тирлох разложил на земле одеяла, заменявшие им постель, и тайком взглянул на Плезанс. Ее молчание тревожило. Хотя она сказала, что солдаты не успели ее изнасиловать, они были близки к цели. Слишком близки. А Тирлох знал, какие шрамы остаются в душе и сознании женщины, пережившей насилие. Он видел это на примере собственной матери. И не хотел, чтобы Плезанс так же страдала.
Он хмуро сдвинул брови. «Почему я так за нее беспокоюсь? Эта девчонка вызывает во мне слишком много эмоций», — подумал он, сердито вздохнув.
— Ложитесь, Плезанс, вам надо отдохнуть.
Она свернулась калачиком на походном ложе и пробормотала:
— Вам тоже.
Он накрыл ее одеялом.
— Я лягу позже. Не волнуйтесь, мне хватит сил, чтобы доехать до более безопасного места.
Когда он лег рядом с ней, она напряглась, но тут же усовестила себя: «Почему я его боюсь? Ведь он не причинил мне никакого физического вреда». Она попыталась улечься поудобнее и не сдержала стона, почувствовав дергающую боль в плечах.
Тирлох тут же потянулся к ней.
— Они нанесли вам какие-то травмы?
Прикосновение его руки и тревога в низком бархатистом голосе заставили ее расслабиться, но она хотела быть сильной. И не желала, чтобы он ее утешал. Те чувства, которые он в ней вызывал, могли оказаться опасными в ближайшем году. Надо держаться от него подальше.
— Да нет. Осталось только несколько синяков. Боюсь, вождение фургона причинило гораздо больший вред моему телу.
— Ага, — сказал он и встал с постели.
Плезанс нахмурилась. Вглядываясь в темноту, она силилась понять, что он делает, но различала лишь его фигуру возле фургона. Когда он опять подошел, она быстро повернулась к нему спиной, пытаясь скрыть свое любопытство.
— Расстегните платье.
— Что?
— У меня есть обезболивающий бальзам. Позвольте, я натру вам плечи и спину.
— Лошадиная мазь? Она жутко воняет! Нет уж, я лучше потерплю боль.
— Не бойтесь, на вашу изнеженную кожу не попадет ни грамма вонючего средства. Да, это мазь для лошадей, но она приятно пахнет. Этот бальзам приготовила жена одного моего друга. При случае я всегда покупаю у него пару баночек. Ну же, расстегивайте платье.
Плезанс медленно повиновалась, благо покров темноты ослабил ее смущение. Расстегивая платье, она ломала голову над его словами и тоном, каким они были сказаны: «изнеженная кожа»! «Я же не Летиция, которая принимает молочные ванны и занимается прочей подобной чепухой. Однако у Тирлоха явно другое мнение. Странно, откуда он это взял?»
— Ложитесь на живот.
Она сделала, как он просил. Тирлох отвел в сторону ее волосы и начал натирать мазью ее спину. Он изо всех сил старался не думать о тех ощущениях, которые вызывали в нем прикосновения к ее стройной спине, матово белевшей в слабом свете полумесяца. И хотя его намерения в отношении ее оставались прежними — он решительно собирался утолить с ней свою похоть, — эта ночь была не самым удачным моментом для соблазнения. Он не хотел, чтобы она считала его таким же подонком, как те солдаты, от которых они сбежали.
— Виноват, я не подумал: вы не привыкли к тяжелой работе. Ну ладно, скоро привыкнете. Не пройдет и года, как вы поймете, что женщина должна не только разливать чай и бессердечно флиртовать с каким-нибудь несчастным болваном.
25 
