Накануне Рождества Филипп пригласил Изабель посетить выставку в галерее Греты Рид. Он протянул ей буклет, озаглавленный «Искусство и душа: истинное лицо гения». Изабель повертела открытку в руках и отрицательно покачала головой:
— Чем-то напоминает цирковую афишу. А у меня нет настроения смотреть клоунаду.
Филипп тотчас принялся объяснять ей, что проигнорировать выставку — значит признать свое поражение и безоговорочную победу Джулиана.
Она смущенно тряхнула головой.
— Ты прав. Я не привыкла уклоняться от битвы, но он почти сломил меня. Эта проклятая выставка не идет у меня из головы.
— Как бы тяжело де Луна ни переживала свою неудачу, — Филипп ободряюще обнял ее, и она доверчиво прильнула к нему, — она не из тех, кто так просто сдается. Я знаю точно, потому что видел неукротимую Флору Пуйоль!
Изабель высвободилась из его объятий и принялась расхаживать по комнате. Она мысленно взвешивала все «за» и «против», бросая на одну чашу весов свое уязвленное самолюбие и триумф Джулиана, а на другую — возможность продолжить карьеру и обеспечить успех. Вспомнив, как высокомерно-пренебрежительно вел себя Джулиан, с каким тайным торжеством он критиковал ее работы, она ощутила, что со дна ее души поднимается глухой протест. Она не нуждается в чужих похвалах. Она сама знает, что талантлива. Да, к тому же ее не так-то легко сломить.
— Решено! — воскликнула Изабель, и они выпили за ее первый шаг к возрождению.
Филипп улыбнулся. Изабель наконец-то доверилась ему. Значит, у них есть будущее.
Галерея Греты Рид на Спринг-стрит в Сохо в буквальном смысле слова осаждалась прессой, коллекционерами, художниками и всеми, кто имел хоть какое-то отношение к миру искусства.
Выйдя из такси под руку с Филиппом, Изабель сразу же заметила Джулиана — он стоял у окна галереи, позируя фотографам и беседуя с корреспондентом «Арт-ньюс». Хорошо, что он повернулся спиной к окну. Она встретится с ним, обязательно встретится, но чем позже, тем лучше.
Филипп взял ее за руку и стал пробираться сквозь толпу. Небольшой коридор вел в главные залы галереи. В углу Изабель увидела кучку репортеров; они словно пчелы роились вокруг Коуди Джексона. Он давал интервью художественному критику «Нью-Йорк таймс».
— Что он здесь делает? — удивилась Изабель. — И почему его интервьюирует «Таймс»?
— А кто он?
— Один мой знакомый художник. Я встретилась с ним в Париже. Он жаловался на зрительское непонимание и злую судьбу.
Присутствие этого человека взволновало Изабель и встревожило Филиппа. Зачем «Тайме» понадобилось выслушивать откровения какого-то неудачника? Что-то подсказывало Филиппу, что надо бы увести Изабель, но было уже поздно. Их вынесло вперед, в огромный главный зал галереи.
Поначалу Изабель не сообразила, что именно предстало ее глазам. На стенах огромного зала висело шесть полотен с обнаженной натурой, причем картины показались ей странно знакомыми. На узком стенде в центре зала висела ее «Голубая луна», сверкая и переливаясь в свете ламп. Картина смотрелась великолепно, и Изабель, забыв обо всем, с гордостью любовалась своим творением. Поглощенная созерцанием, она не сразу заметила, что толпа расступилась, Филиппа оттеснили, и навстречу ей легким шагом вышла светская репортерша Нина Дэвис со своей командой.
Не успела Изабель и глазом моргнуть, как на нее наставили камеру, сунули ей под нос микрофон и ослепили вспышками. Она беспомощно оглянулась вокруг и поняла, что попала в ловушку.
— Леди и джентльмены, — громко произнесла Нина в камеру, — позвольте представить вам Изабель де Луна — художницу и натурщицу. — Повернувшись к Изабель, она уставилась на нее хищным взглядом. — Как чувствует себя художница, выставленная на всеобщее обозрение? — спросила она, злорадно наблюдая, как Изабель съежилась под слепящим светом прожекторов.
Интервьюируемая молчала, и Нина направила камеру на полотна с обнаженными моделями, а затем продолжала:
— Коуди Джексон рассказал нам, что когда вы с ним учились в Лиге студентов-художников, вы стеснялись посещать занятия по рисованию обнаженной натуры. Наверное, это зависит от того, с какой стороны мольберта смотреть. — Она рассмеялась. Кое-кто из присутствующих последовал ее примеру.
Скрестив руки на груди, Джулиан Рихтер с бесстрастным выражением лица следил из-за ближайшего угла за тем, как публика сжирает Изабель де Луна. И только при ближайшем рассмотрении становился заметным злорадный огонек в его глазах, что не ускользнуло от внимания Филиппа.