Сначала, вроде бы ничего, но потом стало скучно, ггероиня оказалась какой-то противной... 
37 
– Не пейте с ним! – горько вскрикнула бедная падчерица (но предложение выглядело крайне соблазнительным). – Он даст вам яду!
– Яду?! Какая невегоятная глупость… – презрительно выпятил нижнюю губу злодейский помещик. – Но гади вашего спокойствия мы будем пить из одной ёмкости и одной посуды.
Слуга с подносом и графинчиком вырос словно из-под земли. Хозяин дома собственноручно наполнил прозрачную стопку, лихо опрокинул и смачно занюхал манжетом.
– Ну что же вы? Неужто боитесь?
– Гусары водки не боятся!
Увы, я прекрасно понимал, что где-то тут меня и подстерегает коварная ловушка. Тем не менее отступить на глазах дамы и высокомерной прислуги было бы совершенно непозволительно для истинного сына Отечества! Водка оказалась выше всяких похвал (не хуже немировской горилки!), однако же, когда я поднял взгляд, дабы высказать Тихуновичу мои намерения относительно его изменнической морды, мерзавец исчез! На его месте стояла роскошная мадам в ошеломительном платье с таким глубоким декольте, что там можно было утонуть целиком, с кивером и ботиками.
Я марьяжно выкатил грудь, а кончики усов завились в спиральку сами.
– Не имею чести быть вам представленным, сударыня! Давыдов Денис Васильевич, подполковник Ахтырского гусарского полка, известный в столице поэт и в лесу – партизан.
– Опомнитесь, с кем вы говорите?! – ужаснулся кто-то за моей спиной.
Я покосился на заварившую всю эту кашу Елизаветушку, но знойная дама решительно развернула меня в свою сторону и, нежно грассируя, поинтересовалась:
– Говогят, ахтыгские гусагы никем не пгевзойдены в мазугке?
– Ахтырские гусары никем не превзойдены ни в чём! – рокочуще выдохнул я и, невероятным усилием воли отгоняя перспективы амурные, заключил: – Прошу простить, но мне должно спешить на выручку товарищам. Мужская дружба святее женской любви!
– Да-с, вы стгашно одичали у себя в лесах… – Женщина повела молочными плечами, словно бы пытаясь сбросить тесное платье. Признаюсь, у меня на миг возникла благородная мысль ей помочь…
– Но… это же он! Вглядитесь, это же мой отчим!
Тут уж оба мы посмотрели на бедную Лизу с печальным состраданием. Увидеть в блистательной созрелой даме тощего помещика Тихуновича мог только поражённый жестокой болезнию разум. У наивных российских девиц из глубокой провинции часты подобные перепады – они слишком много читают… И читают ведь в основном пустые «женские романы» – кто бы мог подумать, что именно они вытеснят у нас Шиллера, Руссо и даже шаловливого Боккаччо!
– Идёмте же в зал, догогой мой! Подгуги ждут вас!
– Умоляю, не верьте глазам своим, он же в лицо смеётся над вами!
Нет, приятно, когда тебе уделяют столько нежного внимания, но мне ж не разорваться… Знойная дама усиленно тянула меня за рукав, а красавица-девица бросилась на пол, обняв прелестными ручками мои колени. Чем это кончилось, угадать не трудно… Я рухнул на паркет, повалив обеих прелестниц. Младшенькая распорола себе подол платья моей шашкой, а старшая стукнулась головой о столик с фруктами. Редкостные по тем временам лакомства ярко раскатились по комнате.
– Простите меня… – Под моим суровым взглядом Лизавета тихо всхлипнула, пряча лицо в ладони.
Я холодно отвернулся и вскочил на ноги, вежливо помогая подняться пышногрудой сирене:
– Не сердитесь на бедную девочку, сегодня она помогла разоблачению двух французских шпионов, скрывавшихся в этом доме. Необходимо предупредить моих офицеров, найти изменника-хозяина и… – Слова застряли у меня в глотке.
Вообще-то я хотел выспросить её имя и набиться в гости, покуда муж в Швейцарии на водах. Однако же в сей момент взор мой упал на пол, к вящему ужасу отметив отпадавшую от дамы тень. Мужскую тень, господа! Фигуристая соблазнительница невозмутимейшим образом отбрасывала тень невысокого щуплого мужчины, схожего по силуэту всё с тем же Тихуновичем! Изумлению моему не было предела…
– Так вот ЧТО вы дали мне выпить?!
Ответом послужила грязная ругань, столь противоестественная в женских устах, что меня передёрнуло. Способ изобличить мужчину был (есть и будет!) только один: я зажмурил глаза и, не целясь, пнул коленом в середину кринолиновых юбок. Раздался сдавленный писк, и на пол рухнул скрючившийся злодей-помещик… Странно, ударили его, а пелена спала с моих глаз? А, чего долго задумываться, действует, и ладно…
– Лизанька, – как можно нежнее позвал я, приседая рядом с ней на корточки. – Сумеете ли вы хоть когда-нибудь простить меня, дитя моё? Я был слеп, как червяк, и туп, как казарменная тумбочка. Поспешим же на выручку тем, кого роковая судьба чуть было не превратила в посмешище всей Европы!
37 
