Щура отнесли к нему в башню. Подразумевалось, что после таких тяжких побоев человек не в состоянии двигаться на собственных ногах. Но шкура у карлика давно стала дубленой, и, оставшись один, он, кряхтя, встал, достал нужную баночку с мазью, натерся и уже через час чувствовал себя почти здоровым. Однако для оставшихся за дверями стражников периодически стонал, демонстрируя ужасные муки. Дворцовый маг придирчиво и кропотливо осматривал свое разнокалиберное имущество, столько дней остававшееся бесхозным. Даже на первый взгляд было ясно, что здесь здорово похозяйничал кронпринц. Книги валялись не на своих местах, рукописи и свитки перемешаны как попало; коробочки, баночки, шкатулки, пакетики – открыты, перевернуты, переставлены. Особенных пропаж не обнаружено, разве что перстень. Простой магический перстенек с бериллом, дающий направленный луч синего цвета. Обычно использовался для лечения опухолей и тайного освещения, идеальное средство для лекаря и вора. Интересно, для каких целей он понадобился Валету? Щур не любил строить догадки, предпочитая разбираться с проблемами по мере их возникновения. «Песни Мальдорора» лежали на прежнем месте, хотя закладка исчезла. Никакой нужды в этой книге уже не было. Королева пыталась сыграть в старую Игру, но привести ее к новому результату. Были выбраны герои, розданы роли и щепетильно подобран главный персонаж – вот и вся загадка Нэда Гамильтона. Кто же знал, что у Игры есть свое мнение на этот счет. Но заняться срочной уборкой дворцовому магу не дали – раздался повелительный стук в дверь. Карлик с нарочитым стоном бросился отодвигать засовы.
* * *
Нэд Гамильтон так и остался сидеть на балконе. На свежем воздухе он быстро пришел в себя. Илона, сбегав на кухню за водой, обнаружила его уже встающим после обморока. Не найдя подходящих слов для покаяния и примирения, она не придумала ничего умнее, как выплеснуть воду за перила и торжественно прошествовать в спальню. Там она, не раздеваясь, бухнулась на кровать и долго рыдала, обняв большую подушку. В конце концов жертва разделенной любви так и уснула в слезах. Рыжий рыцарь долго стоял, вперясь взглядом в одному ему различимую точку на горизонте, а мысли его были кристально чистыми. Как можно скорее уехать отсюда и никогда не возвращаться. Найти своего короля Ричарда, вновь вступить в войско, а там сложить голову в боях с язычниками, потому что жизнь теперь не имеет смысла. Ему еще раз ясно показали, какая глубокая пропасть разделяет их с Илоной. Речь шла всего-то об одном поцелуе, а в какой скандал все это вылилось.
Первым встал Николай Степанович, который очень удивился, обнаружив одиноко торчащего на балконе крестоносца. Вдвоем они аккуратно перенесли крепко спящую Дашу в залу на диван и уселись на кухне. Поговорив как мужчина с мужчиной, папа Илоны воспринял исповедь Нэда близко к сердцу, посетовал на отсутствие достаточного времени для воспитания дочери и даже поблагодарил за отказ целоваться без родительского благословения. Рыжему рыцарю стало чуть легче, он понял, что папа целиком на его стороне. Впрочем, на планы возвращения в Англию это ничуть не повлияло. Галина Сергеевна поднялась попозже и вскоре присоединилась к мужчинам на кухне. Узнав от супруга причину душевной печали сэра Гамильтона-младшего, по-матерински поцеловала его в лоб, говоря, что таких порядочных молодых людей в России уже нет. Нэд подумал про себя, а что, собственно, такого очень уж особенного в его поступке, но, вспоминая слова Илоны «у нас везде – бардак!», не стал уточнять детали. После завтрака родители ушли, крестоносец остался на кухне один, терпеливо дожидаясь подъема остальных. Даша проснулась первой, позвонила домой и, едва не плача, ушла: Ирина Юрьевна требовала немедленного возвращения дочери. Вторым поднялся Валера, долго пропадал в ванной, вышел практически без ничего, задрапированный ниже пояса небольшим полотенцем, что создавало эффект юбки с разрезом. Расчесав на пробор мокрые волосы, он, так и не одеваясь, прошел к Нэду на кухню, потребовав свой кофе. Разговор не клеился. Люстрицкий с недосыпа готов был всех упрекать и жаловался на все подряд. Сэр Гамильтон больше молчал, погруженный в свои мысли, а в случае очень уж навязчивых требований ответить был предельно лаконичен: «да, нет, не знаю, подите к черту!» В обед встала Илона, тоже мрачнее грозовой тучи. Из ванной вышла посвежевшей, но от маминого супа отказалась, ограничившись чаем и бутербродами. Разговаривала ровно, никого не задевая, так, словно ждала чего-то. Убрав со стола, все сразу поняли, что настало время для серьезного разбирательства.