86 
Однако если хоть чуток неторопливо поразмыслить, то что мы получим? Бабку Фросю я просто подведу под расстрельную статью. Катенька моя не то чтобы зверствовать любит, но с нечистой силой ни на грош не церемонится. Моё появление под землёй никого давно не радует, никому не в диковинку, и особого счастья от того, что из-за меня им друг дружку валтузить приходится, тоже никто не испытывает. Почему и нападают постоянно, чтоб убрать источник раздражения. Про бесов-охранников вообще молчу, им из-за меня вечно первым достаётся, а кто виноват?
Вот так и выходит, что, добеги я в горячности чувств до Оборотного города, так ничего хорошего из этого б и не вышло. Мне ведь оно, как понимаете, тоже не сразу в башку стукнуло. Сначала меня Прохор остановил. Просто остановил, оглоблей. Кинул её вслед, как биту в городки, мне под колено попал, я и рухнул, пропахав носом пять шагов до ближайшего лопуха. Он же потом подошёл неторопливо, помог мне встать, отряхнул, к носу подорожник сунул и объяснил, ровно дитю малому:
— Ты куда побёг, береги тя Бог… Прочитай письмишко да возьмись за умишко, пораскинь мозгами, чего нужно даме? Не твои оправданья, а в любви признаванья, слово ласковое, сапожки красные да на пальчик перстенёк, а не гонка со всех ног! Али ты совсем дурной, хлопчик, коли наипростейших вещей о девках не знаешь? Ну пойдём-ка, умоешься, отдышишься, обо всём и погуторим без суеты да спешки. А низкий разбег взять завсегда успеешь…
Я на него не обиделся. Мне просто не до того было, так сильно башкой об землю треснулся. Поэтому безропотно позволил увести себя, как телёнка на верёвочке, и дальнейшее развитие событий пошло уже совсем по другой схеме. Во-первых, мы с ребятами пошли на то самое нехорошее место, выкопали останки аптекаря и торжественно сожгли их по предложенной отцом Григорием науке.
Ночи ждать не стали, так оно, может, и менее зрелищно, однако для нас главное — надёжность, а не ощущение праздника. Клизму я забрал заранее, а то ещё затопчут, порвут, да мало ли, чего зря рисковать? Сам Анатоль Францевич, как помнится, упоминал, что времени ему отпущено мало, но, с другой стороны, мог ведь и соврать. Это ж нечисть, им ни в чём верить нельзя…
Прохор вытребовал у калачинского батюшки целую крынку святой воды, куда мы, собственно, и опустили клизму, хорошенько запечатав сосуд листком с лубочным изображением святого Георгия, поражающего змия, а поверх ещё и толстым слоем освящённого свечного воска. После чего закопали в дальнем углу православного кладбища, то есть даже если эта тварь самым немыслимым образом попытается вырваться — атмосфера вокруг него будет крайне неуютная…
Ещё я послал денщика извиниться перед нашим полковым лекарем. Это было нетрудно, за треть ведра самогону Фёдор Наумович и самого Иуду простил бы, не то что пылкую горячность больного Прохора. А ближе к вечеру, так и не дождавшись дяди, мы сели на конюшне перекусить чем бог послал, ну и как-то продумать мирное разрешение сложившейся ситуации. Сошлись на том, что самое разумное будет отправить ей коротенькое, но подробное письмецо, чётко отвечающее на все животрепещущие вопросы.
Прохор настаивал, чтоб в стихах, типа так жалостливее и пробирает, но я, при детальном взвешивании, пришёл к выводу, что не стоит. Нагло спёр из дядюшкиного шкафчика перо, чернила и бумагу, уселся на крылечке и после третьей попытки сочинил вполне удобственное объяснение, оправдавшись по всем статьям:
«Здравствуй, свет мой Катенька. Мне и день без тебя прожить тяжко, а уж ночами вообще волком на луну вою с тоски немыслимой. Истомилось без улыбки уст твоих сердце казачье, нет жизни без омута очей твоих карих, нет счастья без объятий рук твоих лебединых! Мыслю дожить лишь до часу светлого, когда вновь увижу тебя, звёздочка моя ясная…» И ещё одна строчка, постскриптум в конце, как во французских романах положено: «P.S. А на ней я и не женюсь вовсе».
Ну и, разумеется, достойная подпись:
«Засим кланяюсь, с любовью и верой остаюсь всегда ваш,
хорунжий Всевеликого войска донского Илья Иловайский».
Мой денщик настоял, что отправлять письмо мы будем вместе. Вот тут я уже и не возражал — на ночь глядя, по полям да перелескам, и на чумчар нарваться недолго. Мы верхами домчали до забытой всеми могилы безвестного почтальона, я разгрёб землю, приподнял медную крышку люка и бросил конверт в трубу. Кто ни подберёт, всё равно Хозяйке доставит, да и она сама в волшебной книге все ходы-выходы контролирует, небось не проморгает письмецо-то…
86 
