23 
Шарль слушал, что говорила Матильда и что отвечала Клеманс. Голос последней совсем не соответствовал образу той наивной женщины, который нарисовала королева Матильда. В этом голосе скорее слышалась глубокая убежденность человека одержимого и угадывался самобытный и недюжинный ум. Конечно, все, что она говорила, звучало довольно глупо, но за завесой слов, где-то в недрах слогов и интонаций, скрывалось тайное знание, запертое в клетке и не обнаруживающее себя ничем, кроме дыхания, словно лев в бродячем цирке. Когда в ночи раздается грозный звериный рык, люди начинают понимать, что этот цирк не такой, каким кажется, что он вовсе не в таком плачевном состоянии, как можно было бы судить по программе выступлений. Шарль, властелин шумов и звуков, умел безошибочно различать этот мощный рык, раздающийся неведомо откуда и оттого еще более пугающий.
Матильда налила Шарлю виски, а Клеманс продолжала рассказывать обрывочные истории из своей жизни. Клеманс вызывала в нем беспокойство, а рядом с Матильдой он чувствовал себя счастливым. Удивительная женщина, спокойно принимающая его озлобленность на весь мир.
- А этот мужчина,- продолжала Клеманс,- был просто умопомрачителен, вы бы со мной согласились. Так вот, он сказал мне, что я интересная женщина, я точно повторяю его слова. Он не посмел зайти слишком далеко, но я поняла, что все к тому и идет. Ведь он хотел, чтобы я поехала с ним в путешествие по Океании, потому что собирался жениться на мне. Господи Иисусе, какое счастье! Он попросил меня продать мой дом в Нейи и всю обстановку. Все, что осталось, я сложила в два чемодана, а он сказал: «Ты ни в чем не будешь нуждаться». Я приехала в Париж, чтобы встретиться с ним, и я была слишком веселой: тогда бы мне и заподозрить, что у меня что-то не клеится. Я сказала себе: «Клеманс, старушка, ты потратила столько времени, но теперь все в порядке, благодарение Господу, ты невеста, твой жених - человек образованный, и ты едешь с ним путешествовать по Океании. Только вместо Океании я восемь с лишним часов разглядывала достопримечательности станции «Сансье-Добантон». Я прождала его весь день, и отсюда, из метро, меня вечером забрала Матильда, которая приметила меня здесь еще утром. Должно быть, она подумала: «Господи Иисусе, у этой милой старой женщины что-то в жизни не клеится».
- Клеманс иногда бывает такой фантазеркой, - вмешалась в рассказ Матильда,- она изменяет факты, как ей вздумается. На самом деле вечером, в день ее одинокой свадьбы на станции «Сансье-Добантон», она отправилась на поиски гостиницы и, проходя по улице мимо моего дома, увидела объявление: «Сдается». Так она и попала ко мне.
- Наверное, так могло быть,- ответила Клеманс,- хотя, в сущности, все было по-другому. С тех пор, стоит мне оказаться на станции метро «Сансье-Добантон», как я начинаю путать ее с островами в Тихом океане. Таким образом, я все-таки путешествую. Знаете, Матильда, вам дважды звонил какой-то господин, у него такой мягкий голос, Господи Иисусе, я думала - в обморок упаду, только имени его я не могу припомнить. Кажется, что-то срочное. Что-то у него не клеится.
Клеманс постоянно была на грани обморока, но насчет голоса по телефону она, вероятнее всего, не ошиблась. Матильда сразу подумала, что речь идет, должно быть, о том полицейском, странном и обольстительном, с которым она познакомилась десять дней назад. Но она не представляла, зачем Жан-Батисту Адамбергу понадобилось звонить ей так срочно. Разве что он вспомнил о ее обещании свести его с человеком, рисующим синие круги. Тогда она предложила это сгоряча, но еще и потому, что боялась упустить возможность снова увидеть этого полицейского, оказавшегося для нее в тот день ценнейшей находкой и в последний момент спасшего ее первый отрезок. Она знала, что этого парня ей будет нелегко забыть, что он поселился где-то в уголке ее памяти по меньшей мере на несколько недель и освещает ее дни своей беспечностью и спокойствием. Матильда нашла номер телефона, нацарапанный мелкими каракулями Клеманс - почерком землеройки.
Адамберг вернулся в свой кабинет, чтобы дождаться звонка Матильды Форестье. День обещал быть точно таким же, какими обычно бывают дни после убийства: в лаборатории молча трудились эксперты, взмокшие от напряжения, в кабинетах висел густой, едкий запах пота, повсюду на столах стояли пластиковые стаканы, графолог жадно изучал снимки, ранее сделанные Конти. Необычное дело об убийстве погрузило комиссариат 5-го округа в лихорадочную атмосферу страхов и опасений. Чего все боялись - провала дела или самого убийцы, действительно жуткого типа,- в этом Адамберг даже не пытался разобраться. Чтобы не видеть того, что творится в конторе, он решил отправиться на улицу и до вечера побродить по городу. Данглар перехватил его у самой двери. Был еще только полдень, а Данглар, судя по всему, уже крепко выпил. Инспектор предупредил Адамберга, что с его стороны крайне неосмотрительно уходить из комиссариата в день, когда произошло убийство. Не мог же Адамберг признаться ему в том, что лицезрение одновременно десятка человек, погруженных в напряженные раздумья, напрочь лишает его всяких мыслительных способностей.
23 
