Последние отзывы

  42  

– Я не злюсь, – сказал Луи, – пожалуйста, спроси его, не согласится ли он зайти ко мне после обеда.

– Домой или в бункер?

– В бункер. Если откажется, чего я опасаюсь, предупреди меня.

Луи задумчиво отправился обедать. Уже три женщины. Он был уверен, что убийца наметил себе точное число жертв. Убийца считает, а значит, у него обязательно есть цель и он положил себе какой-то предел. Но какой? Три женщины? Или четыре? Или дюжина? Если убийца выбрал именно этих трех, четырех, дюжину женщин, значит, их что-то объединяло, иначе зачем все это?

Луи остановился на тротуаре и задумался, прижав кулак ко лбу и заново обдумывая это предположение, следуя своей нестройной линии, в которой часто не хватало звеньев.

Не может быть, чтобы десять женщин были выбраны случайно, какие подвернутся. Нет, они должны что-то символизировать, составлять вселенную, которая объединяет всех женщин на свете. Необходимо понять ее суть.

Между двумя первыми жертвами не обнаружено никакой связи. Конечно, стихотворение Люсьена волшебным образом связывает все воедино, мир, в котором убийца мог объединить свои убийства и наслаждаться этим. Но у Луи в голове никак не укладывалось, что на выбор убийцы могли повлиять стихи. Убивать по стихам… Нет. Слишком красиво и неправдоподобно. Слишком изысканно и утонченно, ничего общего с реальной жизнью. Безумием не назовешь, на неврастению тоже не похоже. А Луи искал бред и суеверие. Выбрать для убийства стихи – это интеллигентская чушь, он был в этом уверен.

Он задумчиво уселся за стол и стал ждать Люсьена. Он не верил, что тот придет. Он бы – не пришел, если бы его так оскорбили. Но в Гнилой лачуге, похоже, к оскорблениям относились не так, как в мире нормальных людей, и это оставляло надежду. Однако то, что было принято у евангелистов, не было нормой для Луи.

Луи рисовал на чистом листе восьмерки, оттачивая в голове версию «ритуальной серии» убийцы. Могли ли стихи Нерваля придать решающий смысл серии? Конечно нет. Это смешно. Чушь. Да, сложность этих стихов могла завладеть умом какого-нибудь фанатика, помешанного на знамениях и символах. Но для убийцы этого мало.

Нет. Нет… Разве что… Разве что не убийца выбрал стихи, а они его выбрали. Луи записал эти слова на листе с восьмерками и дважды подчеркнул. Может, это сами стихи выбрали убийцу? Если так – все возможно. Все остальное – бред, а вот это – возможно. Поэма выбирает убийцу, она сваливается на него, преграждает ему путь. Маньяку кажется, что его нашла сама судьба. И он следует ее указующему персту.

– Вот черт! – воскликнул Луи.

Какую же чепуху он несет! Когда это было, чтобы стихи выбирали себе жертву? Луи бросил карандаш на стол. И тут в дверь позвонил Люсьен.

Они кивнули друг другу, Луи освободил стул от кучи газет и посмотрел на Люсьена. Вид у того был бодрый, и в его пристальном взгляде не было заметно ни обиды, ни досады.

– Ты хотел меня видеть? – сказал Люсьен, откидывая прядь со лба. – Ты слышал? Улица Звезды. В яблочко. Заметь, у убийцы не было выбора. Однажды ступив на этот путь, сойти с него трудно. Система всегда ограничена строгими правилами. Как в армии, все должно быть четко по уставу.

Люсьен говорил с ним, даже не упомянув о вчерашнем, и Луи оставалось только следовать его примеру. Он расслабился.

– Расскажи, как ты рассуждал? – попросил он.

– Я уже говорил вчера. Это единственный ключ к ларчику. Я имею в виду «ларчик» убийцы, его безумную замкнутую систему.

– Откуда ты узнал, что речь идет о какой-то системе?

– Но ты же сам говорил Марку, что это определенное количество жертв, а не бесконечная цепочка.

– Да, верно. Кофе хочешь?

– Пожалуй. А если есть точное число, значит, есть система и есть ключ к ней.

– Согласен, – кивнул Луи.

– И этот ключ – стихи. Это ясно как день. Луи налил кофе и сел за стол, вытянув ноги.

– И это все?

– Все.

Луи был немного разочарован. Он обмакнул кусок сахару в кофе и съел его.

– И по-твоему, – скептически заговорил он, – убийца – поклонник Нерваля?

– Это громко сказано. На эту роль подошел бы мало-мальски образованный человек. Поэма знаменитая. На нее извели больше чернил, чем на хроники Первой мировой, поверь.

– Нет. – Луи упрямо покачал головой. – Ты где-то ошибся. Никто не станет убивать по поэме, потому что это бессмысленно. Тот, кого мы ищем, не какой-нибудь свихнувшийся эстет, он убийца. Он не стал бы выбирать стихи. Не солидно как-то.

  42