Особенно,... 
123 
— Ты приехала заплатить долг, Бренна, или собираешься погостить немного?
— Я не могу остаться, тетя. Хотела только узнать, когда Ансельм отплывает. Ты что-нибудь знаешь?
— Не могу сказать, — нахмурилась Линнет.
— Он все еще болен?
— Нет, тогда Ансельм быстро поправился, но сейчас его нет.
— То есть как это нет? — вскинулась Бренна. — Хочешь сказать, что он отплыл без меня?
— Нет, корабль стоит в заливе, Бренна. Но он отправился с Гарриком и Хьюгом на север, охотиться на белых медведей.
— Но как он мог?! — возмутилась Бренна. — Он же обещал отвезти меня домой!
— И выполнит обещание. Это Хьюг все придумал. Гаррик не хотел откладывать свои торговые дела и поездку на восток, но, поскольку Ансельму давно хотелось поохотиться с сыновьями, как в былые годы, Гаррик согласился.
— Когда же они вернутся?
— Скоро. Корделла вот-вот родит, а Хьюг хочет присутствовать при появлении на свет своего первенца.
— Ну еще бы! — ехидно кивнула Бренна. — Кто же вместо него будет изображать из себя Бога и решать, должен ли младенец жить или умереть.
— Господи, Бренна! — ахнула Линнет. — Что за бредовые мысли приходят тебе в голову?! Бренна в отчаянии заломила руки:
— Прости, Линнет. Последнее время я стала слишком раздражительной. Мне так хочется оказаться дома и вернуться к прежней жизни, к той, когда еще не было Гаррика и я не знала ни любви, ни ненависти.
Девушка выбежала из холла, пытаясь сдержать подступившие слезы. Где те дни, когда она не представляла, что такое скорбь, и не умела плакать? Теперь же у нее все время глаза на мокром месте.
В эту ночь Бренна проснулась от громкого стука. Еще не придя в себя, она сползла с кровати и, накинув одеяло, поковыляла к двери.
К удивлению девушки, на пороге стояла Элоиза. Лицо ее было встревоженно.
— Я очень спешила, Бренна. Корделла тебя зовет.
— Ребенок?
— Да. Я не пришла бы сюда, но никогда не помогала при родах и слишком стара, чтобы начинать теперь, однако хотела сделать все от меня зависящее. Это мой первый внук!
— Понимаю… — ошеломленно протянула Бренна. Как странно видеть эту сильную женщину такой растерянной! Она всегда считала, что Элоиза чуть не с улыбкой может вынести любые тяготы и беды.
— Схватки начались сегодня утром, — запинаясь, пролепетала Элоиза, — но она никому ничего не говорила до самого вечера, а теперь кричит и умоляет тебя приехать. Поторопись, Бренна.
Не успела она договорить, как девушка, забыв обо всем, сбросила одеяло и потянулась к плащу. И тут Элоиза впервые за несколько недель смогла как следует разглядеть ее. Ошибиться было нельзя — пятимесячную беременность скрыть невозможно.
— Во имя Господа Бога! — задохнулась Элоиза. — Почему ты не сказала мне, что тоже ждешь ребенка?
Было слишком поздно сожалеть о собственной беспечности, но Бренна тем не менее тяжело вздохнула:
— Поговорим об этом позже. Сейчас важнее всего Корделла. Мой ребенок родится только к зиме.
— Подожди, Бренна, — остановила ее Элоиза, положив ей руку на плечо.
— Это первый ребенок Корделлы. Может, не стоит ехать туда. Лучше не знать, какие муки тебя ожидают.
— Я уже присутствовала при родах, миледи, у себя дома, в деревне, и знаю, что роженица много часов подряд испытывает невыносимые боли. Корделла хочет видеть меня. Мы никогда не были близки, но это самое малое, что я могу сделать для нее.
Страдания Корделлы продолжались всю ночь, бесконечную мучительную ночь. Даже женщины, не отходившие от нее, еле держались на ногах. Элоиза не находила себе места, особенно когда агонизирующие крики, раздававшиеся из жилища слуг, доносились до холла, ужасные нечеловеческие вопли, раздиравшие сердце.
Неужели она сама кричала так же страшно все пять раз, когда рожала? Это объясняет, почему Ансельм был всегда таким бледным и испуганным, когда приходил навестить ее, словно страдал куда больше, чем жена. Однако в самом конце ее терзания облегчало зелье, приготовленное верной рабыней с Дальнего Востока. Если бы только она перед смертью открыла секрет этого зелья, Корделла тоже забыла бы о боли и не боялась появления будущих детей.
Потоки солнечного света заливали вошедшую в холл Бренну. Она выглядела жалкой и несчастной, словно боль сестры передалась ей. Рубашка промокла от пота, прекрасные черные волосы повисли спутанными прядями. Элоиза едва узнала девушку.
— Я и не заметила, что крики прекратились… значит, Корделла… ребенок…
123 
