— Прости, Стив, мне очень жаль, честно. Я не знала, что так будет.
Ивонна приблизилась к нему и протянула руку, чтобы до него дотронуться. Он резко отстранился и сел в кресло.
— Брось придуриваться, — произнес он. — Ты, черт тебя дери, отлично знала, что мы будем тут забивать косяки и слушать музыку. Можно подумать, ты сама этого никогда не делала.
Ивонна упала на колени к его ногам:
— Я думала, они просто арестуют Мак-Гэррити, и все. Честное слово! Ты же знаешь, я бы не стала тебе причинять неприятности.
— Значит, ты глупее, чем я думал. Слушай, ты извини, но я больше не хочу, чтобы ты приходила. Хотела, не хотела, но вышло так, что из-за тебя одни проблемы. Еще неизвестно, кто сюда явится следом за тобой.
Сердце у Ивонны забилось сильнее. У нее оставался еще один козырь в рукаве.
— Мак-Гэррити мне рассказал, что ты встречаешься с другой девушкой. Это правда?
— А если да? — Стив рассмеялся.
— Я думала, мы… ну, то есть… я не…
— Господи, Ивонна, когда же ты повзрослеешь! Ты иногда говоришь как ребенок. Мы оба можем встречаться с кем хотим. Я думал, это с самого начала было понятно..
— Но я не хочу больше ни с кем встречаться, только с тобой.
— На самом деле это означает, что ты не хочешь, чтобы я спал с другими. Нельзя присвоить человека, Ивонна. Ты не можешь контролировать чувства других. — Стив отвернулся. — В общем, я не хочу тебя видеть. У нас все кончилось.
— Но…
— Я серьезно. И на Бэйсуотер-террас, и на Кэрберри-плейс тебя тоже больше не ждут. У них тоже был рейд, если ты не в курсе. Народ повязали, и они тобой не очень-то довольны. Слухом земля полнится, сама знаешь. Система у нас маленькая.
— А что мне надо было делать? Скажи…
— Не надо было ничего делать. Тебе не надо было разевать свою глупую пасть. Неужели было не понятно: если ты приведешь сюда легавых, для нас начнутся проблемы.
— Но он мой отец. Я должна была кому-то рассказать. Я так расстроилась, Стив, меня трясло. Мак-Гэррити…
— Я тебе уже говорил, что он безобидный.
— Мне так не показалось.
— Я слышал, ты была под кайфом. Может, это все были игры твоего воображения? А может, ты даже хотела, чтобы он тебя потрогал?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
Стив вздохнул:
— Я больше тебе не доверяю, Ивонна. Мы тебе больше не можем доверять.
— Но я тебя люблю, Стив.
— Нет, не любишь. Не глупи. Ты сейчас говоришь не о настоящей любви, а об идиотской романтической ерунде, которая сидит в мозгах у школьниц. Это любовь-обладание, сплошная ревность и контроль, одни негативные эмоции. Ты еще пока недостаточно взрослая, чтобы понять, что такое настоящая любовь.
Ивонну передернуло от его слов. Ее словно окатили холодной водой.
— А ты сам-то взрослый?
Он встал:
— Хватит зря тратить время на хрен. Слушай, я больше не хочу с тобой спорить. Почему бы тебе просто не уйти? И не возвращайся.
— Но, Стив…
Стив указал на дверь и повысил голос:
— Уходи! И больше не посылай сюда своего папашу и его дружков-легавых, а то у тебя будут серьезные неприятности.
Ивонна медленно поднялась на ноги. Стив при ней никогда не вел себя так жестоко и грубо.
— Какие неприятности ты имеешь в виду? — спросила она.
— Неважно. Проваливай на хрен.
Ивонна посмотрела на него. Он так и кипел от ярости. Да, с ним явно незачем разговаривать дальше. Во всяком случае, сегодня днем, а может быть, и вообще никогда. Чувствуя, что, по щекам у нее катятся жгучие слезы, она резко отвернулась от него и вышла.
*
— Главное — не то, что он говорил или делал, шеф, — рассказывала Уинсом, — а какое удовольствие он от этого получал.
Энни кивнула. После работы она угощала Уинсом выпивкой в «Блэк лайоне» рядом с улочкой позади рыночной площади, подальше от всепроникающих глаз и ушей штаб-квартиры Западного управления. Уинсом явно была расстроена, и Энни хотела докопаться до истинных причин этого.
— Иногда Кев бывает бесчувственным, — заметила она.
— «Бесчувственным»? — Уинсом сделала большой глоток водки с тоником. — Да он вел себя как садист, черт побери! Простите, шеф, но меня до сих пор трясет. — Она вытянула руку.
Энни увидела, что рука слегка подрагивает, и сказала:
— Успокойся. Выпьешь еще? Ты же не за рулем?
Энни пошла к барной стойке. В заведении не было больше никого, кроме барменши и двух ее подружек в дальнем конце зала. Одна играла на автоматах, другая сидела, присматривая за двумя маленькими детьми, в одной руке у нее была сигарета, в другой — стакан. Всякий раз, как кто-то из мальчиков начинал плакать или шуметь, она говорила: «Заткнись». Каждый раз. Плач. «Заткнись». Шум. «Заткнись». Громко играла кассета со старыми песнями: «Дом восходящего солнца», «Молодые», «Помолись за меня», «Я помню тебя», — Бэнкс их точно помнит; с музыкой соревновалось лопотание телевизора: по одному из каналов «Скай» передавали «Она написала убийство». Было шумно, зато наверняка не слышно, о чем говорили Энни и Уинсом.