102 
– Что? – Харт вскочила на ноги, но Фостер усадил ее на место.
– … поскольку он проявляет озабоченность и настойчивость, – закончил Хинчклиф. – Хочется верить, что в данной ситуации Джордан может ослабить бдительность и тогда чем-то выдаст себя. А группа наблюдения примет соответствующие меры.
Харт расслабилась и поглядывала на начальника с виноватым видом. Хинчклиф задрал брови – все знали, что за этим последует шутка, – и сказал:
– Сейчас мистер Джордан должен чувствовать себя как никогда уверенно под присмотром полиции – ведь мы его должны охранять от нападения.
Мирко Андрича не пришлось долго убеждать стать посредником для полиции. Правда, сначала он смутился, приводил доводы, что был едва знаком с Грейс, что кто-нибудь другой смог бы более убедительно обратиться к беженцам от ее имени.
– Вы же знаете, какое место она занимала в сердцах беженцев, – возражал Хинчклиф. – Если о смерти доктора Чэндлер скажу я или кто-либо из ее коллег, это прозвучит как заявление властей иностранного – даже враждебного – государства, читающих им нотацию. Но если выступите вы, то вас будут слушать, мистер Андрич.
Их встреча проходила в конференц-зале Главного полицейского управления в центре города. Хинчклиф готовился к пресс-конференции, которая совпадала по времени с вечерним выпуском новостей.
Андрич сомневался:
– Я постараюсь, старший инспектор. Но они уже не слушают – так боятся. Погибло семь человек, и это вам отнюдь не в помощь.
– Что вы можете сказать о Наталье? – задал вопрос Хинчклиф.
Серб молча смотрел на Хинчклифа.
– Мы обнаружили вашу визитную карточку в ее сумочке, – пояснил Хинчклиф. – И фотографию, где вы вдвоем, на ее книжной полке. Я предполагаю, она была сделана несколько лет назад. Вы были с ней знакомы?
Тень боли пробежала по лицу Андрича.
– Почему вы говорите так, будто она уже мертва?
– Извините. Мы надеемся, она жива. Чем скорее мы ее найдем, тем больше ее шансы дожить до старости.
Андрич, скрестив руки, поднял голову и досмотрел в потолок. Выдохнул, и, когда снова посмотрел на Хинчклифа, было похоже, что он уступил.
– Я сделаю что смогу.
Через час он выступал перед телекамерами. Статный, с темными глазами, сверкающими в свете юпитеров, он говорил без бумажки, прямо в камеру, как профессионал:
– Я встречался с доктором Грейс всего дважды. – Его голос смягчился. – Первые слова, которые она произнесла: «Чем я могу вам помочь?» Я считаю, что особенной чертой доктора Грейс, ее божьим даром было стремление помогать людям. Для нее не имели значение ни нация, ни религия. Она помогала людям, потому что они нуждались в ее помощи, а она могла ее оказать.
– Что вы могли бы сказать тем, кто считает, что иммигранты должны вооружаться? – раздался голос из зала.
Пресс-конференция проходила в одном из лекционных залов Главного управления, и все двести мест были заняты.
– Пролилась кровь, – сказал Андрич. – И некоторые говорят «кровь за кровь», но доктору Грейс это бы не понравилось. Кровные узы не имели для нее значения, – исключая, может, тот случай, когда кровь сдается для переливания. – Он скромно улыбнулся, и собравшиеся журналисты тепло отреагировали на его последние слова. – Поэтому я говорю всем: не имеет значения, курд ты или иракец. Я сам серб, но вы бы не отличили меня от хорвата. – Он пожал плечами. – Я хочу сказать, что различия часто просто незаметны. Да они и не имеют значения. А значение имеет то, что мы должны помогать друг другу в сложной ситуации. – Он замолчал, занятый собственными мыслями, которые, казалось, уже не в силах был высказать.
– Мистер Андрич, не хотите ли вы что-нибудь добавить о мисс Сремач? Быть может, обратитесь непосредственно к ней?
Андрич ответил не сразу. Морщины озабоченности избороздили его лоб, и он рассеянно смотрел в сторону задавшего вопрос.
– Сэр, вы верите, что она еще жива? – настаивал репортер.
– Я должен в это верить, – отозвался он достаточно резко.
– Мисс Сремач – друг мистера Андрича, – помогая, вставил Хинчклиф.
– Я знаком с Натальей еще по Хорватии. Я познакомился с ней, когда… – Андрич прервался, оглядывая лица собравшихся. В лекционном зале они выглядели как зрители, смотрящие драму на сцене. – Ее семья была убита, и она, пятнадцатилетняя, осталась совсем одна во время войны.
Хинчклиф про себя одобрил его. Андрич описывал подлинную историю реального человека, много страдавшего и заслужившего нормальную жизнь, после того как видел столько смертей и ужасов.
102 
