71 
Он пристально смотрел на видеокассету, датированную и подписанную присутствующими офицерами и Джорданом. Подпись сутенера – тщательно отработанный росчерк из петель и завитушек. Рикмен смотрел на нее, чувствуя слабость и отвращение к себе. Он заставил себя взять кассету и понес в демонстрационную, где находился телевизор и видео и где, он знал, его не потревожат.
Он сел в первом ряду кресел и нажал кнопку на пульте.
Наоми Харт сидит прямо и уверенно, локти на столе, руки крепко держат кожаную папку с тисненой эмблемой полицейского управления Мерсисайда. Ли Фостер в стороне от основной группы пытается выглядеть спокойным – неудачно.
– Расскажите, что вам известно о Софии Хабиб, Лекс, – начинает Харт.
Джордан сдвинул брови. Темноволосый, широкий в кости, с длинным туловищем и коротковатыми ногами, с развитой мускулатурой – употреби он свою силу с добрыми намерениями, мог бы заставить многих женщин чувствовать себя защищенными.
– Хабиб? – повторил он. – Не думаю, что мне известно это имя, милочка. – У него было южноливерпульское протяжное произношение, медлительное и вкрадчивое.
Харт чуть опустила подбородок и пристально посмотрела на Джордана:
– Не называйте меня милочка.
Он кивнул:
– Прекрасно. Тогда не называйте меня Лекс.
Харт улыбнулась. Он не смутил ее.
«Молодец», – подумал Рикмен.
– Она была беженкой из Афганистана, – пояснила Харт.
Он покачал головой:
– Никаких воспоминаний.
Он развалился на стуле, слегка отвернувшись от двух офицеров, проводящих допрос. У Рикмена сложилось впечатление, что, если бы стул не был привинчен к полу, Джордан откинулся бы назад на двух ножках, а ноги водрузил на стол – ступни широко расставлены, одной он отбивал какой-то ритм.
– Мы полагаем, вы с ней сожительствовали, – сказала Харт.
Он смотрел на нее недоверчиво:
– Только не я, дорогуша. Меня не привлекают ананасы – предпочитаю английские яблочки. Ну, ты понимаешь?
– У нас есть свидетельские показания, согласно которым София жила у вас в течение трех недель в период с конца сентября до середины октября.
«Хорошо. Заставь его отрицать, а потом дожми фактами. При таком методе суд присяжных видит, кто на самом деле лжет».
Джордан улыбнулся. Один из верхних клыков у него был кривой и выдавался вперед, будто у ощерившегося бульдога.
– Что за свидетель? – Он резко наклонился вперед.
Харт не шелохнулась:
– Этого я сказать не могу.
Плотоядный оскал исчез с лица Джордана – Рикмен понял, что тот заволновался. Догадался ли он, что это был звонок информатора? Вот, должно быть, Лекс изумится, если узнает, что кто-то из его девиц осмелился донести на него!
– Мы имеем право знать, – вступил адвокат Джордана.
Джордан вновь широко улыбнулся. Несомненно, он уверен: стоит ему узнать имя информатора, проблема исчезнет. Глядя на его огромные, как у грузчика, руки, зная, на что Джордан способен, Рикмен почувствовал, что тот, наверно, прав.
Джордан откинулся назад, громко хлопнув ладонями по столу:
– Меня это не колышет, голубушка. Мне нечего скрывать.
Присутствующие-то знали, что есть, но присяжные нет, и если Харт не припрет его каким-нибудь фактом, они скорее вспомнят его слова, чем ее.
– Криминалисты собрали большое количество улик. – Харт доверительно подалась вперед. – Вы не особенно следите за чистотой в доме, мистер Джордан. – Джордан смотрел на нее как кот на птичку, но на Харт это никак не действовало. – Я думаю, что криминалисты докажут присутствие Софии в вашем доме. А вы как считаете?
Джордан выключил улыбку. Он не отвечал целых полминуты, пока пережевывал то, что сказала Харт. Она спокойно ждала, опираясь на локти, положив свободно сложенные руки перед собой.
– Как она выглядит, эта София? – спросил наконец Джордан.
Харт по достоинству оценила этот вопрос: для умного присяжного было бы очевидно, что сначала он не знал точно, о какой Софии идет речь. Она достала фото из папки и повернула его к камере.
– Я предъявляю мистеру Джордану фотографию мисс Хабиб, – четко произнесла она.
Тот сделал вид, что внимательно рассматривает фото, затем пожал плечами:
– Я встречаюсь с множеством девушек.
– Уверена, что да, – с презрением сказала Харт. – Это был первый знак враждебности, проявленный Наоми.
Рикмен напрягся: «Не горячись, Наоми. Покажешь свои чувства и упустишь его».
71 
