— Вы наскучили мне, дядюшка.
— Отвечайте, сударыня, отвечайте: почему вы отказали сэру Филиппу?
— Наконец-то хоть один разумный вопрос. Охотно отвечу. Сэр Филипп для меня слишком юн: я всегда смотрела на него как на мальчика. Все его родственники — особенно мать — были бы недовольны нашим браком. Эта женитьба поссорила бы его с родней. С точки зрения света я ему не ровня.
— И это все?
— У нас с ним разные взгляды.
— Полно! Такого любезного, уступчивого джентльмена не сыскать!
— Он весьма любезен, весьма достоин, он само совершенство, но он не может быть моим наставником ни в чем. Я не смогу дать ему счастья и не возьмусь за это ни за какие блага. Я никогда не приму руки, которая не в силах меня укрощать и сдерживать.
— А я думал, вам нравится делать что захочется. Вы противоречите самой себе.
— Если я дам обещание повиноваться, то лишь тогда, когда буду уверена, что смогу сдержать это обещание, а такому юнцу, как сэр Филипп, я не стану повиноваться. Да он и не сможет мне приказывать: мне придется самой направлять его и вести, а это занятие не в моем вкусе.
— Покорять, приказывать, управлять, — это вам не по вкусу?!
— С дядей — еще пожалуй, но не с мужем.
— В чем же разница?
— Кое-какая разница все-таки есть, это я знаю точно. Мужчина, который, став моим мужем, захочет жить со мной в мире и согласии, должен держать меня в руках, — это я тоже знаю достаточно хорошо.
— Желаю вам выйти замуж за настоящего тирана!
— С тираном я не останусь ни дня, ни часа: я взбунтуюсь, сбегу или его прогоню с позором!
— Просто голова идет кругом, так вы противоречивы!
— Я это заметила.
— Вы говорите, что сэр Филипп молод. Но ведь ему двадцать два года!
— Моему мужу должно быть тридцать, а по уму — сорок.
— Может быть, вы пойдете за какую-нибудь развалину? Тогда выбирайте седого или лысого старика!
— Нет, благодарю вас.
— Можете еще выбрать какого-нибудь влюбленного дурачка и пришпилить его к своей юбке.
— Я могла бы так поступить с мальчишкой, но это не по мне. Я же сказала, что мне нужен наставник, который внушал бы мне добрые чувства, делал бы меня лучше. Мне нужен человек, власти которого охотно подчинится мой строптивый нрав; муж, чья похвала вознаграждала бы меня, а порицание карало, повелитель, которого я не могла бы не любить, хотя, возможно, могла бы бояться.
— Что же мешало вам вести себя точно так же с сэром Филиппом? Он баронет: его знатность, богатство и связи не чета вашим. Если говорить о душе, то он — поэт; он пишет стихи, на что вы, позволю себе заметить, не способны при всем вашем уме.
— Но у него нет той силы, той власти, о которой я говорю, и ее не может заменить ни богатство, ни знатность, ни титул, ни стихотворство. Все это легковеснее пуха и нуждается в прочной основе. Будь он солиднее, рассудительнее, практичнее, я бы относилась к нему лучше.
— Вы с Генри всегда бредили поэзией; еще девочкой вы загорались от каждой строки.
— Ах, дядюшка, в этом мире нет и не будет ничего прекраснее и драгоценнее поэзии!
— Так, Бога ради, выходите замуж за поэта!
— Укажите мне его.
— Сэр Филипп.
— Какой же он поэт? Он такой же поэт, как и вы.
— Сударыня, вы уклоняетесь от ответа.
— Вы правы, я бы хотела изменить тему разговора и буду рада, если вы мне поможете. Нам незачем ссориться и выходить из себя.
— Выходить из себя, мисс Килдар? Интересно, кто же из нас выходит из себя?
— Я пока креплюсь.
— Вы хотите сказать, что я уже вышел из себя? Если так, то вы просто дерзкая девчонка!
— Видите, вы уже бранитесь.
— Вот именно! С вашим длинным языком вы даже Иова[139] выведете из терпения!
— Да, пожалуй.
— Прошу вас, без легкомысленных замечаний, мисс! Здесь нет ничего смешного. Я намерен разобраться в этом деле до конца, потому что здесь что-то не чисто, для меня это несомненно. Сейчас с неприличной для вашего пола и возраста откровенностью вы описывали человека, который, по-вашему, был бы вам подходящим мужем. Вы что, списали этот образец с натуры?
Шерли открыла было рот, но, вместо того чтобы ответить, вдруг густо покраснела. Эти признаки смущения вернули мистеру Симпсону всю его смелость и самоуверенность.
— Я требую ответа на мой вопрос! — проговорил он решительно.
— Это исторический образ, дядюшка, списанный со многих оригиналов.