88 
— Не особенно. Я ничего другого от местных властей и не ожидал. Настоящая битва будет в суде. И для начала я хотел попросить, чтобы вы выяснили все, что возможно, об этом Терье Хаммерстене и его передвижениях.
— Я как раз по этому поводу и звоню. Боюсь, у меня плохие новости. — Я рассказал ему все, что узнал от Ханса Ховика об их конфликте с Хаммерстеном в понедельник утром.
— У него дома, в Бергене?
— Да.
— Черт!
— Вот именно.
Я буквально слышал, как в его голове шел мыслительный процесс.
— Тем не менее, Веум. Я все равно прошу вас продолжить расследование. Займитесь вплотную Хаммерстеном. Это пока наш единственный козырь.
— Вы по-прежнему берете на себя все расходы?
— Разумеется, Веум. Отнесем расходы на государственный счет. Работайте спокойно.
Я повесил трубку и остался сидеть у окна. Всем известно, что адвокаты любят покрывать свои личные расходы за счет государства, но он что-то совсем разошелся. Если так будет продолжаться и дальше, как бы это не вызвало пристального интереса к моей персоне.
На следующий день пошел проливной дождь, холодный, мерзкий — еще одно напоминание о том, что зима не за горами. Солнце стояло ниже, дни были короче, и до следующего лета было очень-очень далеко. Но деваться мне было некуда, дел предстояло много, поэтому я пониже опустил капюшон куртки и вышел под ливень.
Перед выходом я позвонил Вегарду Вадхейму — следователю Бергенского отделения полиции, с которым у меня были самые лучшие отношения. Я сказал ему, что располагаю информацией по давнишним делам, которые шли в кильватере у расследования двойного убийства в Аньедалене, и попросил достать из архива два этих дела — обвинение против Метте Ольсен и некоего Давида, датированное осенью шестьдесят шестого года, и обвинение против Вибекке Скарнес от семьдесят четвертого.
— А что я получу взамен?
— Я же сказал — поделюсь информацией. Думаю, она вас заинтересует.
— Ты уверен?
— Да. Особенно если вам удастся раскопать все, что у вас имеется на Терье Хаммерстена.
— Хаммерстен? На него как раз всегда было тяжело хоть что-то раскопать, — пожаловался Вадхейм.
— Да, я заметил. Если у вас в архиве сохранилась папка по делу о контрабанде спиртного в семидесятых, то, возможно, я смогу кое-что к нему добавить.
— Не думаю, что там найдется что-то интересное.
— В таком случае я сам кое-что расскажу.
И мы договорились повидаться сразу после ланча.
С Сесилией Странд я встретился за чашечкой кофе с булочками в кафе, расположенном в торговом центре «Сундт». С углового столика, выходящего прямо на центр Бергена — улицу Торгалльменнинген, мы обозревали все, что происходило внизу, под нами, и чувствовали себя ни дать ни взять отцами города.
Сесилия внимательно выслушала все мои рассказы о Фёрде и о том, что касалось нашего дела. Историю о Трудальском Мадсе я упомянул лишь вскользь, так что особого впечатления она не произвела. Что же касается Грете Меллинген, то ее я назвал просто «наша коллега из местного отдела службы охраны детства». Когда я поведал о встрече с Яном Эгилем, у нее на глаза навернулись слезы, и я еще раз вспомнил о том, как мы были почти по-семейному близки — она, Ян-малыш, я и Ханс Ховик в роли доброго дядюшки — весной и летом 1974 года.
— Ты в самом деле думаешь, что это сделал он?
— Прокуратура, по крайней мере, в этом не сомневается. Да и улики серьезные, я готов это признать.
— Но зачем ему это было нужно? Такая жестокость…
Я пожал плечами.
— Эта девчонка, Силье, с которой он убежал в горы, намекала, что ее изнасиловал приемный отец Яна-малыша. Наверное, этого было достаточно.
Она с сомнением посмотрела на меня.
— Кстати, — добавил я, — там всплыло кое-что и о Свейне Скарнесе.
— Он-то тут при чем?
— Да ты послушай… — Я рассказал ей о связи между Скарнесом, контрабандой спиртного, убийством Ансгара Твейтена и о роли, которую сыграл в этих делах Терье Хаммерстен, который к тому же был поблизости и во время двойного убийства. Правда, у него алиби, с ним в понедельник встречался Ханс Ховик из Бергена.
Я выложил ей все, что знал сам, и, судя по ее лицу, она запуталась не меньше моего. Ничего не складывалось: следы вели то туда, то сюда и нигде при этом не пересекались, я никак не мог представить общую картину преступления — отступала даже моя богатая фантазия. Но в том, что картина эта существует, я не сомневался.
88 
