— Ты хочешь посвятить себя детям?
— Да, но не это главное. Дело во мне самой. То хорошее, что произошло, может ведь измениться.
Начнутся сложности… А главное — мои недостатки; я не хочу каждый день бороться со своими слабостями.
— ?
— У меня есть слабости. Никто их не видит, но они есть, — сказала она. — Ты все обо мне знаешь, каждую ужасную подробность, потому что наши отношения начались с допросов, когда расследовалось убийство. Но одно тебе не известно: я безнадежно влюблена и не в силах этого вынести.
— Откуда ты знаешь, если раньше испытывала только иллюзию любви?
— Потому что теперь она пришла. Консуэло встала, тунец лежал нетронутым, на тарелке застывал соус. Она обогнула стол и подошла к нему. Он пытался что-то сказать. Хотел отговорить ее. Консуэло приложила пальцы к его губам. Взяла в руки его лицо, погладила по голове и поцеловала. Он почувствовал влагу ее слез. Она отстранилась, сжала его плечо и вышла.
Хлопнула дверь. Он уставился в тарелку. Ни крошки не протиснулось бы через ком, стоявший в горле. Фалькон соскреб тунца в ведро, посмотрел на коричневое пятно на тарелке и швырнул ее о стену.
30
Среда, 31 июля 2002 года
Проснувшись после сиесты, Фалькон чувствовал себя на удивление отдохнувшим, только казалось, что в голове что-то вывернулось наизнанку и застыло, причиняя неудобство. В сознании медленно, как речной туман, проплывали недавние события. Все это было так ужасно, что внутри легко забурлило истерическое веселье. Фалькон сидел на краю кровати и тряс головой, посмеиваясь. Вдруг у него родилась идея, которая бросила его под душ и там оформилась, проясняя сознание.
Он поехал в район Сан-Бернардо, постукивая по рулю от нетерпения и думая, что между ним и Консуэло ничего не кончено. Она так просто не ускользнет. Пока еще можно поговорить, разубедить. Поднимаясь к Карлосу Васкесу, Фалькон поймал свое отражение в зеркале лифта: в лице читалась безумная решимость.
— Я хочу поговорить с русскими, — сказал Фалькон, входя в кабинет Васкеса. — Как вы думаете, сможете это устроить?
— Сомневаюсь.
— Почему?
— Вряд ли им есть что сказать вам, старшему инспектору отдела по расследованию убийств.
— Можете пригласить их сюда, скажем, по делам стройки, а я мог бы прийти на встречу.
— Это невозможно.
— Уговорите их, сеньор Васкес.
— «Вега Конструксьонс» больше не принимает участия в этом строительстве. У них нет причин со мной встречаться, — сказал Васкес. — Они продали здания.
— Продали?
— Они владельцы, имели право.
— Вам не кажется, сеньор Васкес, что с учетом их запутанной связи с вашим покойным клиентом было бы разумно поставить нас в известность?
— Мне было велено не сообщать никому.
— И вы считаете, что мы не заслуживали весточки?
— В обычных обстоятельствах я бы вам сказал, — ответил Васкес, сжав руки так, что побелели костяшки.
— А что такого необычного в данных обстоятельствах?
Васкес открыл ящик стола и достал конверт.
— На Рождество я купил детям собаку. Щенка. Они поехали отдыхать на побережье и взяли его с собой, — сказал Васкес. — В конце прошлой недели дети позвонили сказать, что собака пропала. Они плакали. В понедельник утром я получил посылку из Марбельи, там была собачья лапа и этот конверт.
Фалькон вытряхнул содержимое: фотография счастливой семьи Васкеса на пляже. На обороте написано: «Они следующие».
— Что скажете, инспектор?
Фалькон вернулся в управление. Он вспомнил, что с воскресенья угроз от русских не поступало, и теперь знал почему. Они закончили то, что собирались сделать. Отмежевались от строительства Веги, а расследование его дела теперь официально закрыто. И самое большое их преступление — убийство любимца детей.
Рамирес и Феррера молча сидели в кабинете.
— В чем дело? — спросил Фалькон. — Разве вы не должны быть в лаборатории с Фелипе и Хорхе?
— У них приказ работать за закрытыми дверями и обсуждать результаты только с комиссаром Элвирой, — ответил Рамирес.
— Анализ волосков на лезвии бритвы готов?
— Им нельзя ничего нам сообщать.
— А что с поджигателями?
— Пока у нас, — сказал Рамирес. — Не знаем, надолго ли. Пока тебя не было, я позвонил Элвире спросить, не стоит ли взять с них письменные показания. Он сказал: ничего не делать. В этом я большой мастер. Так что мы сидим и ничего не делаем.