— Должно быть, коррида — продолжение тех древних ритуалов, — заметила Мэдди. — Она вызывает восторг… но здесь есть и кое-что еще. Например, страсть и, конечно… секс.
— Секс? — удивился он. Вчерашнее виски всколыхнулось в желудке.
— Прекрасные мужчины в облегающих костюмах так грациозно выступают, играют всеми мускулами перед лицом страшной опасности… возможно, смерти. Это вершина сексуальности, вам не кажется?
— Я все это вижу иначе.
— Как же?
— Я хожу на корриду смотреть на быков, — сказал Фалькон — Бык — всегда центральная фигура. Это его трагедия, и чем он отважней, тем трагедия острее. Тореро — статисты, они сообщают представлению накал, демонстрируя силу и отвагу быка, а в конце убивают его, обеспечив нам, зрителям, катарсис.
— Я американка, мне это не очевидно, — отозвалась она.
— Национальность тут ни при чем, — сказал Фалькон. — Некоторые испанские тореро тоже понимают это все иначе. Они уверены, что их задача — подавить быка, даже унизить его и продемонстрировать свою мужскую силу.
— Я это заметила, — сказала Мэдди. — Когда они дразнят быка своими гениталиями…
— Да-а-а, — нервно протянул Фалькон. — Даже на лучших аренах зрелище довольно часто превращается в пародию. В наше время нечасто увидишь греческую трагедию, скорее мыльную оперу.
— И как же нам не растерять отвагу в этом мире?
— Нужно сосредоточиться на важных вещах. Таких, как любовь. Сострадание. Честь… и тому подобное.
— Сейчас эти понятия представляются почти архаическими. Такое… романтическое средневековье, — возразила она.
Молчание. Фалькон услышал: Кристина Феррера вышла из дома и прошла за окном кабинета.
— Вчера вы сказали мне кое-что по-английски, — начал он, желая от нее избавиться.
— Не помню, — призналась Мэдди. — Вас это разозлило?
— Быть веселей. Вы пожелали мне быть веселей.
— Да, но сегодня все иначе, — сказала она. — Я вчера вечером прочла в Интернете вашу историю.
— Вы поэтому пришли сегодня утром?
— Я не собираюсь ворошить грязное белье, что бы вы ни думали о моих фотографиях.
— Честно говоря, я решил, что истории ваших объектов, причины их внутренней борьбы вас не заботят.
— Я не доискиваюсь причин. Это не имеет отношения к моей работе.
— К моей, к сожалению, имеет, причем самое непосредственное. И мне пора вернуться к моей работе, сеньора Крагмэн. Так что, если вы позволите…
В холле позвонили в дверь. Он пошел открывать.
— Простите, инспектор. Дверь захлопнулась, — извинилась Феррера, стоя на пороге.
Мэдди Крагмэн неторопливо проплыла между ними. Феррера прошла в кабинет следом за Фальконом. Он снова сел в кресло.
— Рассказывай, — велел Фалькон, глядя в окно и гадая, что было нужно Мэдди Крагмэн.
— Сеньора Вега страдала маниакальной депрессией, — сказала Феррера.
— К тому же у нее были проблемы со сном.
— Целая батарея лекарств лежит в прикроватной тумбочке ее мужа.
— Вчера она была заперта, и мы не обратили внимания…
— Например, литиум, — продолжала Феррера. — Это психотропное средство. Возможно, он пытался контролировать ее действия и сам давал ей лекарства… когда считал необходимым. Однако в ее шкафу я нашла запасной ключ от его тумбочки и припрятанные восемнадцать таблеток снотворного. Холодильник тоже наводит на мысль о навязчивом неврозе: он набит шоколадом и мороженым под завязку. Такое количество не способен съесть маленький ребенок.
— Что скажешь про их супружеские отношения?
— Вряд ли они занимались сексом, учитывая ее состояние. И потом, он пичкал жену таблетками, — сказала Феррера. — Вероятно, свою порцию секса он получал где-то на стороне… Что не мешало ей покупать бесконечное количество соблазнительнейшего белья. Этакое белье и святого заставит воспламениться!
— А о ребенке она хоть иногда вспоминала?
— Кто знает… Рядом с кроватью стоит фотография — она с сыном сразу после его рождения. Выглядит потрясающе — сияющая, красивая и гордая. Думаю, Лусия часто на нее смотрела. Фотография напоминала о женщине, которой она когда-то была.
— Послеродовая депрессия?
— Не исключено, — согласилась Феррера. — Предпочитала не выходить из дома. Под кроватью штабеля почтовых каталогов.
— Она часто оставляла ребенка на ночь в доме соседки.
— Трудно смириться с тем, что жизнь вот так утекает, — сказала Феррера. Тут ее взгляд упал на чашку со следами помады. — Этой соседки?