Валландер кивнул. Сунделиус положил фотографию на стол.
– Значит, если бы я ее видел, я бы позвонил в полицию.
– То есть вы ее не знаете.
– Нет. А у меня хорошая память на лица. Это необходимо для работников банка.
Валландер, не утерпев, поинтересовался – почему, собственно, хорошая память на лица так важна для банковских служащих, и опять получил исчерпывающий ответ.
– В годы моей молодости физиономия была единственным документом, необходимым для получения кредита, – сказал Сунделиус, – пока общество не превратилось в некое единое и всеобъемлющее досье на всех и вся. Обычно говорят – до Рождества Христова и после Рождества Христова. По моему мнению, эпохи надо было бы разделять по-другому, во всяком случае в Швеции: до введения персонального номера [7] и после. Имею ли я дело с порядочным человеком? Говорит ли он правду? Не замешан ли он в чем? Помню одного заместителя директора банка в Вадстене – он ни разу в жизни не запрашивал никаких сведений о клиенте. Даже уже и после введения этих правил, после появления куда более жестких условий кредитования. О какой бы сумме речь ни шла, он первым делом смотрел на физиономию и в зависимости от своего впечатления удовлетворял просьбу о кредите или отказывал. И за всю свою долгую банковскую жизнь ни разу не ошибся. Жуликам отказывал, а порядочным людям – нет. Причем без малейших колебаний. Конечно, от невезения никто не застрахован, но тут и персональный номер не поможет.
Валландер кивнул и вернулся к Луизе.
– Эта женщина каким-то образом связана с Калле. По нашим сведениям, они общались не менее десяти лет. Впрочем, общались – не совсем верное слово. У них был роман. Калле, конечно, был холостяк, но у него был роман с этой женщиной, причем долгий.
Сунделиус слушал его не шевелясь, с чашкой кофе на полпути ко рту. Когда Валландер закончил, он медленно поставил чашку на блюдце.
– У вас ненадежные источники, – сказал он. – Это неверно.
– Что неверно? В каком смысле?
– Во всех смыслах. У Калле не было романа с этой женщиной.
– Они скрывали свой роман от всех окружающих.
– Нечего было скрывать. Никакого романа не было.
Сунделиус явно был убежден в своей правоте. Но в его словах проскальзывало что-то еще. Валландер поначалу не понял, что это. Потом понял – волнение. Сунделиус был взволнован, но старался этого не показывать. Однако Валландер заметил.
– Позвольте мне пояснить очень важное обстоятельство, – сказал Валландер. – Никто из его сотрудников, ни я и никто другой, ничего не знали об этой женщине, занимающей, судя по всему, немалое место в его жизни. Ее знал только один человек.
– Кто?
– Пока не могу сказать.
Сунделиус посмотрел на Валландера – взгляд его странным образом сделался одновременно сосредоточенным и отсутствующим. Валландер был совершенно уверен – Сунделиус нервничает.
– Давайте оставим пока в покое эту незнакомку, – сказал Валландер. – Как вы встретились?
Сунделиуса словно подменили. Теперь он отвечал неохотно, то и дело запинаясь. Валландер догадывался, что он затронул болезненную для Сунделиуса тему.
– Мы встретились… у общих друзей. В Мальмё.
– И об этом есть запись в вашем дневнике?
– Я с трудом понимаю, какой интерес для полиции представляет, какие записи у меня в дневнике есть, а каких нет.
Ощетинился, подумал Валландер. Фотография неизвестной женщины все изменила. Он осторожно двинулся дальше.
– После этого вы начали общаться?
Сунделиус, по-видимому, понял, что его неожиданная агрессивность не прошла незамеченной. Теперь он был, как и в начале разговора, само дружелюбие. Но Валландера не оставляло чувство, что Сунделиусу трудно сосредоточиться на разговоре – мысли его были где-то далеко.
– Мы вместе наблюдали ночное небо. Иногда. Вот и все.
– Где?
– Чаще всего за городом. Там, где небо действительно темное, особенно осенью. Например, в Фюледалене.
Валландер на секунду задумался.
– Когда я первый раз вам позвонил, – сказал он после паузы, – вы были удивлены, что я этого не сделал раньше. Вы сказали, что это довольно странно, поскольку у Калле было не так много близких друзей. Вы были одним из них?
– Я прекрасно помню, что я сказал.
– Но сейчас вы описываете вашу дружбу по-другому. Вы только иногда наблюдали ночное небо. И все?
– Ни он, ни я в душу друг другу не лезли.
– Просто мне трудно представить, что это можно назвать близкой дружбой.