29 
— Где она рассчитывала найти деньги на подобный проект? — спросила Лола. — У вас?
— Обивая пороги. Обращаясь в мэрии, отделы культуры, к частным инвесторам. Эта девушка обладала невероятной решимостью и харизмой. К ней нельзя было не прислушаться. Видите ли, я знал довоенный Париж: по ночам жизнь бурлила, не то что теперь. Развлечения стоили дешево, по вечерам в кабаре и кафе хватало публики. Так вот, Лу Неккер хотела вернуть дух той эпохи, вдохнуть жизнь в свой квартал, заставить людей выйти из дома. Какое чудовищное преступление.
— Я так и не поняла, почему Орден также намерен продать недвижимость.
— Цены в Париже неимоверные. Существующие ограничения в равной степени затрагивают и предприятия, и религиозные организации. Монастырей много, а монахов все меньше. Матье Шевийи, казначей Ордена, весьма компетентный человек. Он находит сделку разумной.
— Вы с ним знакомы?
— Имел удовольствие. Шевийи полагает, что французская экономика переживает не лучшие времена, она на грани банкротства. По его мнению, монахиням стоит перебраться в провинцию. Помимо прочего, Шевийи считает, что цены уже не вырастут и сейчас самое время получить для Ордена максимальную прибыль. Но, несмотря на обоснованность его доводов, ему с трудом удалось убедить сестру Маргариту.
— Почему?
— Она очень привязана к наследию своего предка. Сад и теплица — свидетельства блестящей эпохи. С годами это достояние таяло на глазах. И я признаю, что тут есть и моя вина. Видите ли, я промышленник. Когда я в тридцатых годах приобрел участок под свои мастерские, мне пришлось уничтожить часть великолепного сада. В восемнадцатом веке собственность Жибле де Монфори представляла собой прекрасную дворянскую усадьбу, выходившую на поля.
— Вы согласны сообщить мне координаты Матье Шевийи?
— Мы ведь можем доверять друг другу, не так ли? Мадемуазель Амели с удовольствием вам их передаст.
Попрощавшись, Ингрид и Лола вернулись к девушке. Она освободилась от Гаспара, но все же выглядела расстроенной. Амели увела Ингрид и Лолу подальше от хозяйских ушей.
— За пятьсот евро я готова поделиться с вами сведениями о Жильбере Марке.
У Лолы округлились глаза. Ингрид вынула чековую книжку.
— Ради Брэда, — пояснила она, посмотрев на Лолу.
— Хорошо, но оно того стоит?
— Окупится с лихвой, — заверила их Амели. — Я не хочу на вас давить, но у меня нет выбора. Я магистр экономики, но вот уже два года не могу найти другой работы, кроме поиска информации, машинописи и присмотра за испорченным, избалованным внуком Жармона.
— Договорились. Мы вас слушаем, — сказала Лола.
Амели объяснила, что Жерве Жармон просил ее, используя свои познания в экономике, оценить кредитоспособность генерального президента фирмы «Батикап» и инициатора проекта «Толбьяк-Престиж».
— Жильбер Марке проявил себя в начале восьмидесятых, когда подскочили цены на недвижимость. Но он увлекся. В восемьдесят шестом году он занял сорок пять миллионов франков в Инвестационном банке «Шуллер и Нарбо», чтобы перестроить помещения бывшей фирмы, занимавшейся скачками. Цены рухнули. Марке прогорел. К несчастью, та же участь постигла и банк.
— «Шуллер и Нарбо» обанкротились?
— Вот именно. И теперь во всей Европе не найти банкира, который ссудил бы владельцу «Батикап» даже десять сантимов. Он не раз пытался подняться. Сейчас его загнали в угол. «Толбьяк-Престиж» — его последний шанс. Если он его упустит, для него это конец.
— Но я слышала, что он готов выложить за эту сделку тридцать миллионов евро.
— Все верно. И я полагаю, что он нашел экзотические источники финансирования.
— То есть?
— В любом налоговом раю, кишащем нечистоплотными биржевыми операторами.
— Из тех, что загорают на солнышке, а трудятся в тени?
— Они самые. Но это только догадки. У меня нет возможности ловить рыбку на такой глубине.
Лола задумалась.
— Марке работает в одиночку?
— Поначалу он приходил на встречи один. А потом, получше узнав Жармона, появился с красивой женщиной. Не больше тридцати лет, сексуальная, загорелая. Светлые гладкие волосы, над которыми поработал дорогой стилист. И на наряд она денег не пожалела, выглядела потрясающе. Косметика, громкий смех. Наверняка американка. Марке переводил Жармону.
— Вы знаете, как ее зовут?
— Мадам Хатчинсон. Она просила называть ее Хатч. Так ей больше нравится.
29 
