87 
Художников выселили из общины. Монахини переехали. Мечта о Центре искусств Жармона сгинула вместе с Лу Неккер. А мадам Хатчинсон объявила о своем намерении как можно скорее перебраться в бывшие покои сестры Маргариты. Она собиралась стать первой обитательницей квартала «Толбьяк-Престиж».
Перед отъездом в Компьен сестра Маргарита похоронила Юпитера Тоби в фамильном склепе Жибле де Монфори. В честь этого события монахини и художники в первый и последний раз собрались в саду обители Милосердия. Что до кончины Брэда, она, похоже, никого не взволновала. Никто не слышал о распоряжениях насчет его похорон. Бартельми только предполагал, что его тело все еще находится в Институте судебной медицины.
Ингрид погрузилась в размышления. Стоит реальности поманить нас скудными приключениями, позволив надеяться на развитие интриги и впечатляющую развязку, как мы уже представляем ее могучей и неукротимой. Мы ждали страстных расставаний, чреватых неожиданными поворотами сюжета, но все свелось к театру теней, где играют призраки умерших друзей и покинувших нас возлюбленных, тающие в тумане. Реальность — всего-навсего старый носок, который рано или поздно растянется.
В Новом Орлеане прошлое Брэда извлекли было на свет божий, но теперь оно вновь поблекло, как оставленные Катриной руины. Расследование убийства Лу Неккер начиналось в муках, вызвало ряд потрясений, но теперь сошло на нет, так и не найдя разгадки.
— Между тем Хатч разыгрывает готовность к сотрудничеству с полицией, — рассказывал Жером Бартельми. — Дюген подозревает, что она стоит за убийством Неккер, самоубийством Марке и нападением на Брэда, но у него нет даже намека на доказательства.
— Не знаешь, он допрашивал Малыша Луи? — спросила Лола.
— Со всей строгостью. Но Малыш Луи божится, что сам додумался подлить джина в кружку Брэда. Он завидовал его дружбе с Ману. От других садовников он слышал, что Брэд — бывший алкоголик. Вот Малыш Луи и решил сыграть с ним злую шутку.
— Но ведь он в самом деле купил себе айпод, — вмешалась Ингрид. — На какие деньги?
— Он клялся Дюгену, что нашел его в Монсури на скамейке. И оставил себе, вместо того чтобы отнести сторожам. А недавно за айподом явился подросток. Так что Малыш Луи не соврал.
Ингрид вздохнула. У реальности в ее драном мешке припасено немало избитых шуток. Мало-помалу она расстреливает ваши последние патроны. Один за другим…
45
Сегодня ночью Ингрид вернулась к классикам. Она остановилась на песне Марвина Гая, узком черном платье и рыжем парике. Излучая всю нежность мира, она полностью раскрылась перед публикой. Закончив номер, она замерла перед зеркалом: на секунду ей померещилось, что в нем отражается незнакомка. Она так долго выступала в «Калипсо», что начала забывать черты своего двойника — лицо Габриеллы Тижер Пламенной стало привычным, почти невидимым, словно лица «усопших», о которых говорила Лола.
Сняла парик, надела на подставку, расчесала его длинные пряди. Смыв румяна, она снова превратилась в Ингрид Дизель. По поверхности памяти скользило ощущение, словно бумажный кораблик, забытый мальчишкой в уличной канаве. Сегодняшние мальчишки не складывают кораблики из старых газет, не радуются их скитаниям по скудным городским канавам. Сегодняшние мальчишки — властелины все более ярких миров, которые без конца придумывают для них создатели компьютерных игр, прорабатывая до малейших деталей. Ингрид было восемь-девять лет, когда она в последний раз сложила из газеты кораблик, и она жила во Флориде. Там гремели страшные грозы, но после них текли ручейки, гордо уносившие каравеллы из «Майами геральд» в свои сказочные дельты.
Она вышла из «Калипсо», увидела площадь, залитую неоновыми огнями, очередь на остановке такси, толпы незнакомцев, кочующих по кабакам, пип-шоу в барах для придурков, медленный поток машин и туристических автобусов. Пигаль не спалось, Пигаль не заснет до самого рассвета. Но, словно страдающий бессонницей объевшийся зевака, Пигаль все еще бродит, слоняется из угла в угол. Поднялся ветер и, не найдя изящных каравелл, погнал по площади сальные упаковки, банки из-под содовой, выброшенные презервативы — жалкие реликвии обычной парижской ночи. А еще он шелестел листвой платанов на бульваре, но Ингрид уже не слышала их пение, она сомневалась, любит ли она по-прежнему этот квартал, да и сам Париж.
87 
