72 
– Я слышала, что она самая любимая из его женщин, и в этом нет сомнения.
– А еще что ты о ней слышала?
– Еще? Да ничего, пожалуй.
Он рассмеялся, в глазах его вспыхнул какой-то странный огонь:
– Она действительно самая для него любимая. Потому что она также и его сестра.
Вот об этих его словах и думала Лукреция, лежа в постели.
В спальню вошел ее муж и остановился, глядя на нее. Потом движением руки отослал женщину, которая сидела у постели и зашивала платье Лукреции.
Лукреция изучала его лицо из-под полуприкрытых век. Здесь, в Перудже, он казался еще меньше и незначительнее, чем в Пезаро. Там она видела в нем своего супруга и в силу своего характера, как всегда, смирялась с тем, что преподносила ей жизнь, – она даже старалась полюбить его. Совершенно верно, она считала его холодным, скучным, как любовник он ее совсем не удовлетворял – он пробудил в ней определенные желания, но соответствовать им не мог. И она постоянно об этом помнила.
И здесь, в Перудже, она взглянула на него глазами своего отца и брата. Теперь перед нею стоял совсем другой человек.
– Ну вот! – воскликнул он. – Я должен уехать и оставить тебя здесь.
– Неужели, Джованни? – спросила она, чтобы скрыть радость, проснувшуюся в ней при этих его словах.
– Ты и сама об этом прекрасно знаешь! Не удивлюсь, если ты сама попросила меня отослать!
– Я? Но, Джованни, ты ведь мой муж. Он грубо схватил ее за руку:
– И не советую тебе об этом забывать!
– Да как же я могу об этом забыть?
– Прекрасно можешь, теперь, когда ты вернулась к своей семье.
– Ну что ты, Джованни! Мы постоянно о тебе говорим.
– Да, о том, как половчее от меня избавиться.
– Да зачем нам это? Он расхохотался:
– Какие на тебе прекрасные браслеты! Откуда они? Можешь не говорить, я сам знаю: это подарок святого отца. Странные подарки делает отец дочери! Да он не делал таких подарков и самой мадонне Джулии в самые счастливые их времена. А твой братец, Чезаре! Разве он не столь же внимателен? Можно подумать, что он – соперник своего отца в попытках завоевать твою любовь.
Она взглянула на прекрасные браслеты, погладила их своими длинными холеными пальцами.
И вспомнила, как отец надевал их на нее – с торжественными поцелуями и ласковыми словами.
– Они не хотят, чтобы я здесь оставался! – крикнул Джованни. – Я для них помеха. Я, твой муж!
– Молю тебя, Джованни, не закатывай сцен. Брат может услышать.
И она заметила, что при этих словах в глазах мужа мелькнул страх. Она знала, что упоминание имени Чезаре вселяет страх во многих.
Он стиснул кулаки, но затем бессильно их разжал. А перед ним на постели лежала такая прекрасная, такая соблазнительная женщина.
Это ловушка, ему следует быть осторожным. Он был словно беззаботный мотылек, попавший в паутину Борджа. И самое верное – удрать, пока не поздно. До сих пор он всего лишь их раздражал, но кто знает, что случится потом?
Он вспомнил, как она была нежна в те первые недели в Пезаро, когда она действительно стала его женой. Она была такой юной, невинной, очень красивой и очень отзывчивой на его ласки – пожалуй, даже слишком отзывчивой: он, по натуре человек холодный, опасался бурных страстей, таившихся в столь хрупком теле.
Больше всего он хотел сказать ей: «Поедем со мной. Отправимся тайно, потому что они ни за что не позволят тебе уехать». Но что тогда с ними обоими будет? Нет, им не позволят бежать. Он понимал это. И он понимал почему.
Он осознал это, когда увидел, как танцуют Бальони и его любовница. Папа благословил их связь, хотя прекрасно знал, кем на самом деле доводится Бальони эта женщина.
Джованни Сфорца колебался. Забери ее с собой – твердил ему внутренний голос, она твоя жена. И пока еще она тебе верна, она пока еще нежная и добрая. Они еще не превратили ее в свое подобие… Но превратят. Непременно. Она – твоя жена. До могилы. Навеки.
Он видел, какие взгляды бросает на нее отец, он видел, с каким чувством собственника смотрит на нее брат.
Но Джованни был слабым и нерешительным человеком. И он боялся.
– Я должен уехать! – снова крикнул он в отчаянии и злобе. – А ты останешься. В Риме и так уже говорят, что под апостольской рясой для тебя припасено особое местечко.
Но она его не слушала.
Она вспоминала, как танцевала с Чезаре и как смотрел на них Бальони, ласкавший на глазах у всех собственную сестру.
Чезаре совершенно прав: она действительно стала старше. И начала понимать кое-какие вещи.
72 
