71 
И хотя на взгляд стороннего наблюдателя Александр бездействовал и предавался удовольствиям, на самом деле он обдумывал свои дальнейшие шаги. Он объявил Чезаре:
– Надеюсь, скоро мы вернемся в Рим. И нам придется немало потрудиться, чтобы несчастья, которые мы недавно пережили, больше не повторялись. Чезаре, нам необходимо отобрать власть у местных князьков и баронов – ведь они доказали свою неспособность противостоять неприятелю. Я вижу сильную, единую Италию.
– Сильную Италию под рукою Папы, – согласился Чезаре. – Но вам нужна хорошая армия, отец, и хорошие генералы.
– Ты прав, сынок.
Александр видел, что Чезаре вновь готов просить отпустить его, вновь готов уверять, каким хорошим он станет командующим.
И Александр понял: сейчас не время сообщать Чезаре о том, что он запланировал отозвать Джованни из Испании. Джованни предстоит стать главнокомандующим войсками Святейшего престола и отправиться с походом на Орсини, которые так мерзко повели себя во время французского нашествия и предали интересы Папы. А когда он поставит на колени Орсини, все остальные семьи увидят, насколько силен стал Папа, и поддержат его, иначе их постигнет участь Орсини.
Он с радостью обсудил бы этот план с Чезаре, но тогда ему пришлось бы сказать насчет Джованни.
А как не хотелось разрушать радость от лицезрения Лукреции и Чезаре! Александр ужасно не любил портить себе удовольствие и потому переменил тему:
– Бедняжка Лукреция… Надеюсь, нам удастся найти ей более достойного супруга.
– Я просто с ума схожу от мысли о том, что рядом с нею – этот болван… Этот деревенский олух!
– Значит, надо сделать так, чтобы ему захотелось поскорее убраться из Перуджи, – предложил Папа.
Чезаре улыбнулся:
– Тогда ему следует поскорее отправиться к дожу. Это возможно?
– Что ж, придется нам с тобой поломать над этим голову. Но зато рядом с Лукрецией останемся только мы с тобою.
Лукреция вымыла волосы и прилегла на постель. Припоминая события прошедшего вечера, она испытывала странное волнение. Во дворце Джанпаоло Бальони, который, будучи леннимком церкви, считал своим долгом и удовольствием всячески ублажать святого отца, состоялся грандиозный банкет.
Бальони был замечательным человеком, пригожим и решительным. Ходили слухи о его жестокости, рабы и слуги трепетали под его суровым взглядом, а Чезаре во время танца поведал ей, что в подземельях дворца частенько пытали тех, кто смел чем-то обидеть хозяина.
Невероятно! Невозможно поверить в то, что столь обаятельный человек может быть таким жестоким! По отношению к Лукреции он был сама доброта. Конечно, если бы она видела, как кого-то по его приказу терзают, она бы его невзлюбила – но подземелья далеки от банкетного зала, чтобы вопли и стоны не беспокоили гостей.
Бальони с изумлением – впрочем, как и все остальные – наблюдал за Чезаре и Лукрецией.
– Давай станцуем испанский танец, – шепнула Лукреция брату. – Отцу это понравится.
И они танцевали – так, как танцевала она когда-то с братом Джованни на своей свадьбе. Но она не сказала об этом Чезаре: ей не хотелось сердить его в такой замечательный вечер.
Бальони танцевал с очень красивой женщиной, его любовницей.
Он был нежен с нею, и, наблюдая за этой парой, Лукреция сказала:
– Посмотри, как он мил! И при том говорят, что он ужасно жесток с обидчиками.
Чезаре притянул ее к себе:
– А какая связь между его отношением к ней и отношениями с другими?
– Ну, мне трудно поверить, что человек, способный проявлять такую нежность, может также быть и жестоким.
– А разве я не нежен? И разве я не жесток?
– Ты… Чезаре, ты просто совсем не такой, как все остальные мужчины!
Он улыбнулся и так крепко стиснул ее руку, что она чуть не вскрикнула от боли, но боль, которую причинял ей Чезаре, как ни странно, ей нравилась.
– Когда мы вернемся в Рим, – произнес он, и ее поразило выражение его лица, – я так накажу тех, кто посмел разрушить дом нашей матери, что люди долго об этом не забудут. Я буду пытать их с той же жестокостью, с какой пытают несчастных в подземельях Бальони, но при этом моя любовь, моя нежность к тебе останутся теми же, какие я испытывал, когда ты еще лежала в колыбельке.
– О, Чезаре! Успокойся! Какой смысл припоминать то, что происходило в пылу войны?
– Смысл есть, и очень большой. Я преподам хороший урок остальным: в будущем никто не посмеет оскорблять меня или членов моей семьи. Да, ты права! Бальони действительно любит эту женщину.
71 
