Дома я застал горе. Наша семья еще не знала смерти * , и гроб пришлось видеть у себя впервые.
Похороны устроили мы художнику отличные. Несли его на руках, с хоругвями и проч. Похоронили на деревенском кладбище под медовой травой; крест виден далеко с поля. Кажется, что лежать ему очень уютно.
Вероятно, я уеду куда-нибудь. Куда? Не вем.
Суворин зовет за границу * . Очень возможно, что поеду и за границу, хотя меня туда вовсе не тянет. Я не расположен теперь к физическому труду, хочу отдыха, а ведь шатанье по музеям и Эйфелевым башням, прыганье с поезда на поезд, ежедневные встречи с велеречивым Дмитрием Васильевичем * , обеды впроголодь, винопийство и погоня за сильными ощущениями — всё это тяжелый физический труд. Я бы охотнее пожил где-нибудь в Крыму, на одном месте, чтоб можно было работать.
Пьеса моя * замерзла. Кончать некогда, да и не вижу особенной надобности кончать ее. Пишу понемножку роман, причем больше мараю, чем пишу.
Вы пьесу пишете? * Вам бы не мешало изобразить оригинальную комедийку. Напишите и уполномочьте меня поставить ее в Москве. Я и на репетициях побываю, и гонорар получу, и всякие штуки.
Если я уеду куда-нибудь, то с каждой большой станции буду посылать Вам открытые письма, а из центров закрытые письма.
Линтваревы здравствуют. Они великолепны. С каждым днем становятся всё лучше и лучше, и неизвестно, до чего они дойдут в этом направлении. В великодушии и доброте нет им равных во всей Харьк<овской> губернии. Смагины здравствуют и тоже совершенствуются.
Поздравляю «Северный вестник» с возвращением Протопопова и Короленко * . От критики Протопопова никому не будет ни тепло, ни холодно, потому что все нынешние гг. критики не стоят и гроша медного — в высшей степени бесполезный народ, возвращение же Короленко факт отрадный, ибо сей человек сделает еще много хорошего. Короленко немножко консервативен; он придерживается отживших форм (в исполнении) и мыслит, как 45-летний журналист; в нем не хватает молодости и свежести; но все эти недостатки не так важны и кажутся мне наносными извне; под влиянием времени он может отрешиться от них. Сестра благодарит за поклоны и велит кланяться. Мать тоже. А я целую Вас, обнимаю и желаю всяческих благ. Будьте счастливы и здоровы.
Ваш А. Чехов.
Суворину А. С., 2 июля 1889 *
665. А. С. СУВОРИНУ
2 июля 1889 г. Сумы.
2 июль. Сумы.
Простите, что пишу на клочке.
Сейчас я получил от Вас письмо. Вы пишете, что пробудете в Тироле целый месяц. Времени достаточно, чтобы я мог съездить до заграницы в Одессу, куда влечет меня неведомая сила * . Значит, я выеду из Киева не во вторник, как телеграфировал * , а позже. Из Волочиска буду телеграфировать.
Из Одессы тоже буду телеграфировать * .
Бедняга Николай умер. Я поглупел и потускнел. Скука адская, поэзии в жизни ни на грош, желания отсутствуют и проч. и проч. Одним словом, чёрт с ним.
Всех Ваших от души приветствую, а Анне Ивановне целую руку.
Если хотите, телеграфируйте мне в Одессу (Одесса, Северная гостиница).
* * *
Пьяница Вам кланяется. Он живет теперь у меня * и ведет трезвую жизнь. Тифа у него не было * .
Не горюйте, что Вам приходится много тратить на телеграммы. Деньги, потраченные Вами на телеграммы ко мне, я пожертвую в кадетский корпус, который будет построен Харитоненком * , на учреждение стипендии имени А. А. Суворина.
Будьте счастливы и не старайтесь утомляться.
Ваш до конца дней моих
А. Чехов.
Чехову И. П., 16 июля 1889 *
666. И. П. ЧЕХОВУ
16 июля 1889 г. Пароход «Ольга» (по пути из Одессы в Ялту).
Пароход «Ольга». Воскресенье 16 июля.
Я еду в Ялту и положительно не знаю, зачем я туда еду. Надо ехать и в Тироль, и в Константинополь, и в Сумы; все страны света перепутались у меня в голове, фантазия кишмя кишит городами, и я не знаю, на чем остановить свой выбор. А тут еще лень, нежелание ехать куда бы то ни было, равнодушие и банкротство… Живу машинально, не рассуждая.